И пошло-поехало… Непримиримые войны заполыхали повсюду. Их разжигали и сверху, и снизу. То поднимались против князей и дворянства благородные рыцари, то вздымался вдруг неумолимый гигантский вал крестьянского бунта, бессмысленный и беспощадный.
Один фанатик Фома Мюнцер чего стоил…
Неописуемы пером свершенные крестьянами, доведенными до отчаяния, зверства и глобальные погромы. Но бледнеют они на фоне того, что сотворили с восставшими те, кто призван был обуздать дикий разгул демократических страстей.
И тут Мартин Лютер, справедливо обвиненный в том, что был идеологом бунта, испугался… Слишком велика была ответственность, не справился с нею обладатель пусть и сильного характера, железной воли, но — человек, всего лишь человек… Он срочно пишет памфлет, который ему не забудут потомки, грубое, резкое, непримиримое сочинение «Против грабительских и разбойничьих банд крестьян».
— Бейте их, как собак! — призывал феодалов бунтарь-реформатор. — Морите их голодом! Изнуряйте работой…
«Да, — подумал священник, отворяя дверь кельи, в которой он спал, и ступая на лестницу, ведущую во двор, — я великий грешник… Одного у меня нет — страха признать ту кровь, которую вызвал действиями своими. Но ведь я не хотел этого! Я учил лишь одному: между Богом и людьми нет и не может быть иного посредника, кроме Иисуса Христа…»
Дорожкой, уже расчищенной от снега, отец Мартин подобрался к воротам монастыря, поздоровался с двумя молодыми послушниками из стражи, которые охраняли наружный вход, благословил их.
Начальник караула, дюжий и опытный боец, брат Теодор, сказал почтительно кланяясь реформатору, он глубоко, с некоей даже долей экзальтации, уважал отца Мартина:
— Я пошлю с вами Генриха, святой отец. Генрих — к р у т о й парнишка, зело искушен в ратных приемах. Нынче прогулки за стенами монастыря небезопасны.
— Спасибо, брат Теодор, — благодарно улыбнулся Лютер. — Меня хранит Бог. Все, брат Теодор, в его воле.
С тем и сошел на заваленную снегом дорогу, крепкий еще мужчина: несмотря на шестьдесят третий год от роду Мартин Лютер не чувствовал себя стариком.
До конца года оставался серый декабрьский день, ранние сумерки, молитвы да литературная работа, которой реформатор занимался непрестанно.
С трудом вытаскивая ноги из снега, его изрядно навалило ночью, отец Мартин добрался до участка дороги, свободного от белого покрова — место здесь продувалось ветром, и снег на дороге не задержался.
Продолжая мурлыкать знаменитую Gottenlied — Божественное Песнопение, которую написал на народную музыку еще в тридцатом году, Мартин Лютер остановился и зачем-то постучал правой ногою о твердый наст.
«Поверхность достаточно прочная, — подумал он, — выдержит…»
— Что выдержит? — тут же спросил себя вслух реформатор. — О чем это я?
Ответить на собственный вопрос отец Мартин не успел. Со стороны пришел странный, никогда им не слышанный гул. Реформатор покрутил головой, разыскивая источник звука, и увидел на востоке темную точку в воздухе.
Точка приближалась и росла, неясный поначалу гул превращался в рев мощных вертолетных двигателей.
Тяжелый «Ми-8» завис над свободным от снега участком дороги, поерзал-поерзал, примериваясь, и мягко, осторожно плюхнулся на землю.
Едва замерли лопасти, как дверца в брюхе распахнулась, оттуда спустился человек в пятнистой одежде и побежал к застывшему от изумления монаху.
Последний поднял руку, защищаясь от наваждения.
— Изыди, сатана! — закричал он, закрещивая желто-зеленое существо. — Сгинь, проклятый Богом дьявол!
— Помилуйте, партайгеноссе Лютер, — улыбнулся неведомый гость, сошедший с небесной колесницы. — Я вовсе не дьявол…
— А почему на тебе шкура саламандры? — подозрительно спросил священник, удерживая, впрочем, руку на весу, чтоб сотворить новое крестное знамение.
— Это попросту маскировочная одежда, — объяснил доверчиво неожиданный незнакомец. — И я к вам по делу, святой отец. Вас срочно просят вылететь со мной в Россию.
— Кто прислал тебя? — недоверчиво прищурясь, спросил Лютер.
— Вечный Жид, — ответил незнакомец в пятнистой одежде.
ВЕЧНЫЙ ЖИД СТАВИТ ЗАДАЧУ
Звено шестое
I
Его тянуло в сон.
Станислав Гагарин закрыл было глаза и приготовился подремать на заднем сиденье, хотя какой уж тут д р ё м в автомобиле…
— Не спи, — внятно и наставительно произнес внутренний голос, и сочинитель, вздрогнув, открыл глаза.
— Следи за дорогой, — повторил неведомый указчик. — Будь повнимательней…
К внутреннему голосу надо прислушиваться в с е г д а. Сию истину председатель Товарищества уяснил задолго до того, как стал встречаться с посланцами Зодчих Мира, умеющими читать его мысли и общаться с писателем телепатически. А уже после контактов с вождем и Агасфером Станислав Гагарин постоянно ждал мысленных указаний любого рода.
Поэтому хотя и не понял, кому принадлежал внутренний голос, а только послушался его, превозмог сонливое состояние, выпрямился, стал озираться, стараясь делать это незаметно, дабы водитель не удивился: чего это шеф завертелся на сиденье, будто вошь на гребешке.