Вечный зов. Знаменитый роман в одном томе

По заводскому двору Наташа шла медленно, опустив голову, не обращая внимания на суетящихся вокруг возводимых корпусов людей, на их голоса, на шум работающих под зимним небом в незакрытых еще каменных коробках станков, на лязг железа, грохот сбрасываемых откуда-то сверху толстых плах, автомобильные гудки. Она обходила кучи покореженного металла, дымящегося шлака, желтой, не присыпанной еще снегом глины, битого кирпича. Она шла и шла, куда вела ее какая-то непостижимая сила. Руфина Ивановна, встревоженная до предела, шагала сзади метрах в двенадцати, то останавливаясь, то прибавляя ходу, чтобы не потерять девушку из виду.

У склада № 8 Наташа впервые остановилась, подняла голову. У изгороди из колючей проволоки было пустынно, там, за проволокой, у ворот склада, ходил человек в желтом овчинном полушубке, с винтовкой за плечами. Наташа пошевелила бровями и, опустив голову, пошла дальше.

…Она нашла Семена в самом дальнем углу заводской территории, где мужчины и женщины долбили кирками и ломами мерзлую земляную кучу, а тяжелые комки бросали в кузов автомашины. Семен сидел в кабине грузовика. Склонившись на баранку, он то ли спал, то ли думал. Потом быстро поднял голову, поглядел на приближающуюся Наташу, выпрыгнул из машины.

— Я знала, что ты все равно здесь… что я найду, — сказала она, глядя ему прямо в глаза.

— А я вот третий день на автомашине, — проговорил он, будто оправдываясь. — Трактор на ремонт отогнал.

— Такую каторгу какая машина выдюжит! — сердито бросила женщина в растоптанных валенках, залатанной телогрейке. — Машина — она не человек. Отъезжай, что ли, нагрузили уж.

— Наташа? — Из-за машины появилась Марья Фирсовна, держа обеими руками совковую лопату. — Ты что тут, Наташенька?

— Потому что я знала… — Девушка поглядела на женщину в худой телогрейке, на Марью Фирсовну, на горящий сбоку костер из обрезов досок и разбитых ящиков.

К костру подходили люди, протягивали к огню ладони. Туда же подошла и Руфина Ивановна, Наташа зачем-то кивнула ей, будто поздоровалась, ступила на подножку грузовика и села в кабину. Сквозь толстое стекло она еще раз поглядела на толпу у костра. Люди стояли у огня недвижимо и все смотрели в ее сторону. Наташа улыбнулась им, они только этого, наверно, и ждали, потому что вдруг сразу все поплыли куда-то в сторону, исчезли, и костер исчез, перед глазами Наташи мелькали теперь, подрагивая, желтые кирпичные стены, грязный снег, какой-то забор, изгородь из колючей проволоки; потом — заснеженные крыши домов, синеватые уже от наступающих сумерек, голые ветки деревьев, бревенчатые стены, оконные ставни — голубые, розовые, зеленые… Все это летело теперь ей навстречу, грозя расшибить, раздавить ее, похоронить под обломками, но не расшибало, а неслось все мимо, мимо, вызывая головокружение.

— Останови, останови! — воскликнула она, хватаясь за Семена. Но едва притронулась к его плечу — ее прошило словно током, она отпрянула в угол кабины.

Остановив грузовик, Семен повернулся к ней:

— Наташа!

— Ты… знал, что я приду сейчас? — спекшиеся ее губы почти не шевелились.

— Нет… Но я хотел, чтобы ты пришла. — Глаза его сухо блестели, руками он сжимал судорожно баранку, точно хотел отломить ее и выбросить из кабины.

Его слова барабанили ей в уши, мешая понимать их смысл. Но о смысле она все-таки догадывалась.

— Семен, Семен… — прошептала она, ткнулась горячим лбом ему в плечо. Но тут же отпрянула опять, закричала почти враждебно: — Выпусти меня! Открой…

Он, стараясь не задеть ее, протянул руку, открыл дверцу. Наташа тотчас выпрыгнула на снег, зашагала прочь. Семен тоже вылез из кабины. Она вдруг остановилась, пошла назад, сперва тихо, потом все быстрее, быстрее. Подбежав, беззвучно упала ему на грудь, прижалась крепко и беспомощно. Она ничего не сказала, и Семен тоже…

Потом Наташа, откинув голову, поглядела ему в глаза. Наверное, она увидела в них именно то, что хотела, улыбнулась и пошла, скрылась в ближайшем переулке.

* * * *

Этот сон, начавшийся в последние дни января, продолжался весь февраль, месяц теплый и буранный, в конце которого притаилась трагедия.

Каждый день для Наташи начинался и кончался одним именем, одним звуком, чистым, как первый снег, — Семен. Просыпаясь, она прежде всего слышала это слово. И под его звон засыпала улыбаясь, и улыбка даже во сне жила на ее припухших и крепких, ни разу не целованных еще губах.

Первое чувство пришло к ней негаданно, оно хлынуло, как неожиданный ливень на иссушенную долгим зноем, разлопавшуюся от жестокого огня землю. Душа Наташи, вконец заледеневшая, до предела измученная, теперь щедро, жадно и доверчиво открылась навстречу добру и теплу.

Где-то во второй половине февраля, искристой лунной ночью, они возвращались из кино, медленно шагая по заваленной рыхлым снегом улице. Их обгоняли тоже возвращающиеся из клуба стайки девчонок. С разных сторон слышались сперва голоса, потом все затихло, они шли по улице одни.