Вечный зов. Знаменитый роман в одном томе

…Что еще более или менее подробно запомнилось Федору из суматошных событий тех лет? Их с Анной партизанская свадьба? Да, пожалуй. Все остальное представляется сейчас мешаниной из дней и ночей, из огня и стрельбы, из дыма и крови.

Партизанское движение в Шантарской и соседней с нею волостях началось задолго до колчаковщины. Банда Кафтанова за короткий срок разрослась до неимоверных размеров и, пока Федор лежал в больнице, дважды налетала на Шантару, чуть не взяв ее. Чувствуя, что в третий раз село не удержать, Кружилин увел свой плохо вооруженный отряд сперва в ущелья Звенигоры, а потом, выдержав там жестокий бой, дальше, за Михайловку, в таежные верховья Громотухи. Федор, еще слабый и больной — исхлестанная плетью кожа только-только зарубцевалась, — ушел вместе с отрядом. Ушла и Анна, наотрез отказавшись оставить Федора.

Со временем Федор окреп, налился прежней силой. Кружилин поставил его сперва во главе партизанской пятерки, потом — десятки, а после — целого эскадрона. Анна была неотлучно при нем, стирала, обихаживала его. Не раз Федор пытался переспать с ней, но Анна, непонятная чертова девка, твердила, как заведенная, одно и то же:

— Нет… Хоть режь. А свадьбу, если хочешь, давай.

Но Федор не хотел почему-то свадьбы. Да и не до нее было — всю осень восемнадцатого кружилинский отряд то гонялся за бандитами Кафтанова, то, наоборот, скрывался от них в лесах. Наступившая зима дала было передышку, кафтановские головорезы поутихли, затем скрылись и вовсе куда-то, многие партизаны разошлись по домам. Потом снова начали стекаться в тайгу, потому что в деревнях стали объявляться колчаковские карательные отряды.

Позже Федор понял, почему не хочет пока свадьбы с Анной. Еще осенью в отряде появился Кирюшка Инютин, загнувшийся еще более в крючок, с еще более отвислыми плечами.

— Ты гляди, выжил! — встретил его Федор удивленным возгласом.

— Ага. Анфиса того… упрятать сумела.

— Где же вы прятались?

— Там… Везде. А потом Анфиса говорит: «Иди, Кирьян, к партизанам». Я пришел. Кружилин — ничего, принял.

— А сама она где? Чего с собой не взял?

— А так. Несподручно ей пока.

— Пока? Беременная, что ли? — догадался Федор. — От тебя, сморчок сопливый?

— А это неизвестно еще, от меня али опять от тебя… В том-то и дело.

Вот эта «неизвестность» и удерживала Федора от женитьбы.

К весне только пришла весть в отряд, что Анфиса в какой-то деревушке зимой еще разродилась мертвым ребенком, сама при этом чуть не скончалась. Кирюшка посветлел лицом, узнав, что она жива, а Федор решил жениться на Анне. Но тут опять началось такое, что о свадьбе нечего было и думать. Из самого Новониколаевска прибыл белогвардейский полк полковника Зубова со специальным заданием — уничтожить отряд Кружилина.

Свадьбу сыграли только в ноябре девятнадцатого года, когда выпал первый снег. Состоялась она в большой таежной деревне Максютово и была если не громкой, то шумной, веселой, но продолжалась недолго — один день всего. Банда Кафтанова была рассеяна, но Шантара находилась пока в руках колчаковцев, туда стекались разрозненные группы белобандитов, там, по сведениям вездесущего Якова Алейникова, спешно формировалось новое карательное соединение. Оно могло выступить в любую минуту.

Веселой была свадьба — с тройками, с гармонями, с песнями, с пляской. Даже Кружилин вспомнил старое, ударил такую «русско-цыганскую», как он объявил, что половицы чуть не треснули. И все-таки смутно чудилось Федору: что-то не так в этой свадьбе, то ли веселья не хватает, то ли, наоборот, чуток лишку его; то ли слишком рано, неурочно затеялась его женитьба, то ли, наоборот, слишком поздно. Что-то было в этой его с Анной свадьбе не всамделишное, будто из всего веселья вынули душу, а остались одни звуки, из вина и самогонки выцедили всю радость, а остался один едкий хмель. Может, все было бы на своем месте, сиди рядом с ним не Анна, а Анфиса? Нет, и это не то. Анфису он не видел давно, не волновало его, что она жила с Кирюшкой когда-то, что Кирюшка при случае передает ей поклоны и получает при случае же от нее.

Вздрогнул Федор, а потом обдало его жаром, когда услышал случайно шепот двух дряхлых старушонок:

— Что деется, прости ты, господи! Каруселя-ярманка… Родителя ее сказнили, а дочь за брата убивца замуж идет…

— Каруселя, сватья, каруселя!

— Ишь выдра, глаза-то не кажет! Стыдно, знать.

— Стыдно, сватья, как не стыдно…

Услышал он этот шепот — и закипело в голове ключом. Ведь все на месте было бы — и радость в свадебном питье, и душа в музыке, выдай свою дочь Кафтанов за него, как мечталось когда-то, по-обыкновенному, сиди он, ее отец, сейчас тут, хмельной и радостный… Но Кафтанова Михаила Лукича нет и никогда не будет… И богатства его нет уже. Чего же он, Федор, добился? Зачем все это веселье, эта свадьба? Потому он вздрогнул, что испугался этих своих мыслей, самого себя испугался. «О чем все еще думаю?! После всего, что было… что происходит в мире?!» И раз за разом саданул пару стаканов крепчайшей самогонки, чтобы отогнать эти мысли навсегда, забыть про них, отупеть.