Ведьма для дракона

— Простите, я опоздала, — неудобно поежилась я, подняв плечи. — Меня задержали на предыдущем уроке. Метресса Розиния не отпускала, пока не получилось заклинание поиска.

— Ничего страшного, Лианирия, — женщина встала и склонила голову в знак приветствия. — Розиния не считает вокал значимым предметом в школе. И она права. Так что, не извиняйся. Помнишь, на чём мы остановились на прошлом уроке?

— Да, — судорожно перебила я в памяти, потому как единственный урок до моего ухода из общины, с трудом помнила. — Кажется, на дыхании.

— Да, и на артикуляции, — добавила она. — Давай, разомнем певческий аппарат и лёгкие.

Мы начали урок с артикуляционной и дыхательной гимнастики. И только потом перешли к распевке. Урок тянулся, немного нудно и долго. Не привыкла я к таким занятиям.

Потом Юминия протянула текст песни о славе белаторов, какие они сильные, отважные и благородные воины. Я пробежалась глазами по тексту.

— Это что? — удивленно посмотрела на метрессу.

— Олинирия наказала тебе это обязательно выучить, — не повела та даже бровью. — Это понравится им. Они обожают подобные песни.

— Ясно, — вздохнула я, вчитываясь в текст.

Почти полчаса я голосила о боевой славе воинов Балатории.

— Достаточно на сегодня, — остановила игру на арфе Юминия, когда последняя строчка песни умолкла. — Выучишь и послезавтра ещё отрепетируем. У тебя хороший голос, Лианирия. Почему ты никогда не занималась вокалом?

— Не знаю, — пожала я плечами. — Никто не говорил мне, что я хорошо пою.

— Спой, пожалуйста, какую нибудь песню из другого мира, — распахнула глаза метресса, ожидая моего пения.

Пару секунд я мялась. Но потом подумала, что почему бы и нет.

— Когда громыхать перестанут тамтамы, то ближний, то дальний, — запела я песню, которую часто пела в клубе любителей фэнтези.

— И молот замрёт в двух сантиметрах над наковальней.

И вдруг станет тихо, так тихо, как в храме, тебя я узнаю

А ты шевелишь беззвучно губами — я всё понимаю, — руки Юминии перебирали струны арфы, улавливая мотив, она быстро подстроилась под мой голос.

— У тебя есть тайна

Храни её, не выдавай

У тебя есть тайна

Держи её, не отпускай, — я расслабилась и старалась петь от души.

— Когда прекратятся раскаты и взрывы, все вопли и стоны

Сломаются все механизмы часов и все телефоны

И вдруг станет тихо, какое блаженство, мгновение рая

А ты что-то шепчешь и делаешь жесты — я всё понимаю, — глаза заметили первый блеск лент в пространстве. С каждым словом они становились ярче и умножались в количестве.

— У тебя есть тайна

Храни её, не выдавай

У тебя есть тайна

Держи её, не отпускай, — ленты так и манили к себе, приближаясь ко мне. И я решила рискнуть попробовать сконцентрироваться на образе человека, у которого во рту большой кляп и тот не может произнести и слова.

— Но звуки вернутся, иначе не могут, они же раскаты

Они же мелодии, шорохи, вздохи, триоли, рулады, — одна лента вдруг стала блестеть ярче и сама поплыла ко мне в руки.

— Все ходики ходят, приёмники включены, струны играют

И сердце кричит, только губы беззвучны — я всё понимаю, — не заметно я подхватила ленту. Со стороны это выглядело как будто я поправила платье.

— У тебя есть тайна

Храни её, не выдавай

У тебя есть тайна

Держи её, не отпускай[1].

Я допела и отпустила искрящуюся ленту. Пространство вокруг снова стало обычным.

— Нельзя так делать, — прошептала осторожно метресса, приложив палец к губам.

— Что именно? — вопросительно посмотрела я на неё, не понимая о чем это она.

— Ты выдала себя, заклинательница, — Юминия осторожно подошла ко мне. — Твой взгляд выдал тебя, ты смотрела в пространство, наблюдая за невидимыми мне вещами, которые двигались. Не делай так больше.

Я нервно сглотнула. Слишком опрометчиво поступила, решив, что только я вижу природную магию. И никто не догадается об этом.

— Не переживай, я никому не скажу, — метресса смотрела прямо в глаза и в них теплилась надежда. — Не хочу, чтобы Олинирия знала об этом.

— Правда? — удивленно спросила я, отпуская страх, что меня раскрыли. — Почему?

— В Белатории живёт мой любимый муж Френдаль и мой сын, которому недавно исполнилось семь. Я не видела сына уже шесть лет, — в её глазах заблестели слезы, — Рядом со мной дочь, но и Риния скучает по брату и отцу, которого видит два раза в год, а то и один. Я ненавижу Алторию, а особенно верховную жрицу, которые отняли у меня семью.

— Вы так откровенно об этом говорите, не боитесь, что я выдам вас Олинирии? — опешила я от признания метрессы.

— Нет, не боюсь, — она вытерла слезы рукавом. — Элирия была бы самой лучшей жрицей и сделала бы остров свободным. Ты, её дочь, выросшая в чужом мире, не знавшая Алторию и какие здесь законы, не можешь принять стиль жизни своих сестёр. Я знаю, что ты уходила из общины к изгоям. Ты видела Ниларию?

— Да, — осторожно ответила я, не зная, могу ли я доверять этой ведьме.

— Хорошо, — выдохнула метресса, — значит, она все тебе рассказала про мать и про то, как её подставила Олинирия?

— Да, — что ей нужно, никак не могла понять. Страх, что это подстава, не отпускал. Но почему то хотелось верить Юминии.

— Я давно не общалась с ней, как она?