Ведьма и парашютист

Расставшись с Инге Ури отправился искать кафе "Селина". Несмотря на то, что день был рабочий, а не выходной, вокруг было людно и празднично. Крутая узкая улица, по которой он шел, спускалась к реке полукруглыми каменными ступенями, которые время от времени прерывались овальными площадками, оттороченными цветочными бордюрами. На каждой площадке, в том ее крыле, которое нависало над рекой, был построен невысокий деревянный помост, и на каждом помосте выступал перед проходящей мимо публикой маленький камерный оркестр, или квартет, или трио. Глядя на усердных оркестрантов, красочно одетых в средневековые национальные костюмы различных немецких земель, Ури, как когда-то на деревенском празднике, перестал вдруг верить в реальность происходящего и почувствовал себя зрителем в огромном театральном зале, раскинувшемся под крышей неба.

Все вокруг было декорацией - и пасторально вьющаяся среди деревьев река, и старинные дома, грациозно сбегающие к реке по склону холма, и сам этот холм, увенчанный неправдоподобной стрельчатой ракетой рвущегося ввысь собора. А расфуфыренные любители искусства, снующие вверх и вниз между собором и рекой, были просто статистами в этом многокрасочном, коллективно задуманном спектакле. Оставалось только удивляться, как народ со столь развитым чувством прекрасного мог наворотить столько зла за короткий промежуток времени от начала до конца Третьего Рейха. Ури с удивлением обнаружил, что он этому удивляется, за что его бы заслуженно осудили все его одноклассники из тель-авивской гимназии "Герцлия", которые точно знали, что удивляться тут нечему. А может они правы и этому склонному к театральности народу неважно, в каком спектакле быть статистом, лишь бы ему выдали костюмы и выпустили на сцену?

Этим вопросом он сходу огорошил Вильму и Доротею, которые ожидали его в кафе "Селина", симметрично склоняясь над белым кофейным сервизом, художественно рассеянным по черному мраморному столику. Ури подсел к их столику, отказался от кофе и огляделся: что-что, а уж кафе "Селина" точно было декорацией, скорее даже не оперной, а опереточной. Наслаждаясь тем, что он чужеродным джинсовым пятном вклинивается в черно-белую абстрактную панораму кафе, Ури высказал вслух свою гипотезу о статистах. Разворачивая перед экзальтированными подружками свою культорогическую идею, Ури злорадно предвкушал их бурное возмущение. И точно, обе тут же заклокотали, перебивая друг друга: если бы они не дорожили его обществом, они бы немедленно прогнали его прочь за такое кощунство, забыв приличия дружно орали они. Но наоравшись всласть, они его не прогнали, а, напротив, подхватили с двух сторон под руки и поволокли осматривать местные достопримечательности.

Пока они живописной тройкой бродили по извилистым улочкам, истоптанным ногами двадцати поколений, Ури остро чувствовал, как он во всем противопоставлен и противоположен своим спутницам, и, пропуская мимо ушей их щебет, пытался разгадать секрет их заинтересованности в нем. Учитывая их склонности, трудно было предположить, что их влечение к нему носит сексуальный характер. Зато он мог поверить, что они, как и Клаус, оказались вовлеченными в мощное электрическое поле, натянутое между ним и Инге. А уж их интерес к Инге не представлял никакой загадки: она увлекала их и как хозяйка замка, и как женщина, - о, как он их понимал! Он на миг отключился и представил себе, как они с Инге обнимались вчера ночью на брошенном на пол одеяле.

Внешний мир вдруг перестал кружиться и в него ворвался непривычно сердитый вопрос Вильмы:

- ...бум-бум-бум-бум-ческого настроения?

Ури вернулся к действительности и огляделся: они стояли на мощенной розовым гранитом площадке, козырьком нависающей над рекой. Он сосредоточился на голосе Вильмы и медленно осознал, что она задает ему свой вопрос уже не первый раз. Он сделал вежливое лицо и виновато переспросил, что именно она там "..бум-бум-бум-бум" не понимает?

Но Вильма не успела ему ответить - из-под каменной арки, ведущей в соседнюю улочку, появилась экзотическая пара: немолодой, но моложавый мужчина с развевающимися седыми локонами и совсем юная босая девушка с очевидной примесью негритянской крови. Мужчина шагал опираясь на черную трость с костяным набалдашником, на его узких плечах свободно, как на вешалке, болтался в такт шагам ярко-голубой бархатный пиджак, из-под которого вглядывало белое кружевное жабо. Девушка семенила рядом с ним, проворно отталкиваясь от розовых гранитных плит босыми коричневыми ступнями. Едва завидев мужчину с тростью Доротея коротко взвизгнула и повисла у него на шее:

- Руперт, Руперт, Руперт! Как я рада! Как рада!- повторяла она счастливым голосом.

Отлепившись, наконец, от Руперта, она чуть отстранилась, уперлась обеими руками ему в грудь и окинула его любовным, но критическим взглядом:

- Худой, бледный, старый, но красивый как всегда!

- Такой уж старый? - кокетливо спросил Руперт, чем сразу напомнил Ури одного из вечно молодящихся поклонников матери.