Ведьма и тьма

Ведьма глухо замычала во сне. Ей снилась тьма – пульсирующая, глубокая, теплая. Малфрида знала, что после таких снов ее колдовская сила прибывает неимоверно. Даже чародейская вода не нужна. А сейчас, когда ведьма утомлена после очередного странствия на Русь… Сколько раз она носилась туда, повинуясь Расате? Два, три, десять? Ее жизнь превратилась в сплошной полет. Это так утомляло! Но когда она возвращалась, Расате всякий раз давал ей отдохнуть. И ей всегда снилась тьма. Ох, какое облегчение!.. А глупый Коста опять зовет:

– Да приди же в себя, Малфрида. Ты самого Расате напугала! – И почему-то смеется.

Унылый Коста редко смеялся. Но сейчас продолжал хихикать – тонко, придушенно, чтобы не привлекать внимания.

Малфрида с трудом подняла голову, что-то хотела спросить, но в горле заклокотало, и вырвавшийся звук был больше похож на глухое рычание. Она облизнулась; язык был длинный – до самых век достала, до ее кожистых, складчатых век. Со сна они поднимались с трудом, но умение видеть во мраке она не утратила. Вокруг были все те же наросты сталактитов, над головой – глухой свод, где-то монотонно капала вода. Малфрида ненавидела эту пещеру – место своего пленения, однако понимала, что именно здесь, вдали от людей с их верой в Христа, вдали от церковных процессий и песнопений, славящих единого Бога, к ней возвращается прежнее могущество. А может, эта пещера была особым местом чародейства, как Хортица, как далекие чащи в лесах на Руси, где били родники живой и мертвой воды. Но волшебной воды в пещере не было. Для этого надо было отправляться на Русь. А потом возвращаться, к Расате.

Коста продолжал хихикать. Ведьме стало любопытно, что так развеселило вечно унылого Косту? Странно…

Малфрида напряглась. Ее шея была короткой, сплошь в буграх мышц, покрытых чешуей, и, чтобы развернуться, ведьме пришлось приподняться на мощных когтистых лапах. Но по мере того, как Малфрида стряхивала с себя сонливость, ее облик становился прежним – лапы истончались, превращаясь в обычные руки, тело сокращалось, и уже через мгновение она смогла поджать длинные ноги и потянуться. Ох, хорошо! Ведьма закинула руки за голову, почувствовала, как извиваются и шуршат волосы, какой гибкой стала спина. Это были ее волосы, ее спина, а не того чудовищного змея-ящера, которым она была всего миг назад и в которого превращалась, когда считала себя нелюдью.

– Что тебя так развеселило, Коста?

Он сидел в своем гроте, обхватив руками колени, и раскачивался от смеха.

– Видела бы ты Расате, когда он убегал от тебя! Наконец-то сообразил безглазый кудесник, что ты вернулась в нечеловечьем облике. Как ты это делаешь, Малфрида? Как выходит, что ты становишься чудищем?

Если б она знала! Это Коста первым заметил, что, когда она спит, тело ее вытягивается и покрывается жесткой твердой чешуей, голова становится, как у огромной гадюки, но с острыми ушами, руки и ноги превращаются в сильные когтистые лапы. Сперва это его пугало, но вскоре он понял, что веревка, удерживающая чудище, не позволит ему пробраться в грот, а потом убедился в том, что, пробуждаясь, Малфрида сразу принимает человеческий облик. Да и превращалась она далеко не всегда. Но в те мгновения, когда Малфрида меняла обличье, она мало что помнила. Коста мало-помалу привык к тому, что она иногда бывает другой. Но слепой Расате даже не догадывался, что с его рабыней-ведьмой не все гладко.

– Коста, я могу превратиться во что угодно, но то чудище, о котором ты говоришь… Давным-давно один бывший волхв поведал, что со временем меня все больше будет заполнять тьма. Я ведь не совсем человек, во мне есть и иная кровь. Вот, видимо, она и дает себя знать. Но… тсс! Ты сам говорил, что у Расате необыкновенно тонкий слух, он не раз подслушивал нас.

– Но сейчас-то он далеко! – опять засмеялся Коста. – Когда услышал, как ты шуршишь брюхом по камням пещеры, различил твое рычание утробное… По звуку понял, что не чернобровой девой вернулась ты в его пещеру. Ну и задал стрекача!..

Теперь Коста хохотал во все горло, так что его голос эхом отдавался от каменных сводов.

– Ох, видела бы ты, как он бежал! Обычно шествует что твой князь – голова вскинута, плечи расправлены. А тут понесся, путаясь в подоле, спотыкаясь и падая. Слепец он и есть слепец. И пусть он тут знает каждый камешек, но с перепугу и это ему не помогло.

И уже спокойнее добавил:

– Но трусом ты его не считай. Скоро опомнится и вернется. И ты снова будешь ему повиноваться. Хотя… Может, опять обратишься в это чудище да напугаешь его?

Малфрида попыталась расчесать пальцами растрепавшиеся волосы. Ох, знать бы, как по своей воле стать этой черной тварью! То темное, нечеловеческое, что жило в ней, в ее крови, стало проявляться все чаще, но управлять им она не умела. И когда сказала об этом Косте, тот погрустнел.