Ведьма по имени Ева

– Кто ты? – спросила она, вместо того чтобы ответить.

Он улыбнулся, но в улыбке его не было одобрения, как когда-то, когда она уже задавала ему точно такой же вопрос. В его улыбке было… безразличие.

– У меня много имен. Каждый новый век добавляет мне еще одно имя. Тебе не все равно? Лучше ответь на вопрос.

Она тоже улыбнулась. Кем была она против него? Только душой, у которой больше нет пути. Но в ее улыбке промелькнуло спокойное превосходство.

– Каждый новый век? – переспросила она. – А где-нибудь в этих веках у тебя были такие же десять лет счастья, как у меня?

Его холодное безразличие не исчезло.

– Мне не ведомо ни счастье, ни горе.

– Значит, не было? – настойчиво повторила она.

– Нет, – подтвердил он.

Она непринужденно и легко улыбнулась.

– Это ответ на твой вопрос.

– Стало быть, ты не жалеешь? – в его взгляде вновь появилось любопытство и что-то похожее на недоверие.

– Нет.

Он кивнул. Потом опустил руки, которые до этого держал за спиной. Тонкими, длинными пальцами прикоснулся к стене, в которой тут же появилась дверь.

– Твоя вечность теперь будет такой же долгой, как моя. И в ней не будет места ни счастью, ни горю. Прощай.

Она ничего не ответила ему. И когда он ушел, а дверь исчезла, будто ее и не было, она не стала смотреть по сторонам, потому что здесь не на что было смотреть. Ведь это была Пустая комната. А она сама… Кто теперь она? Она – всего лишь душа в пустой комнате.

Душа в пустой комнате закрыла глаза и начала вспоминать.

Похороны. Дождь. Фабио.

В пустой комнате не было ничего. Только воспоминания.

***

Когда однажды вновь открылась дверь, она решила, что это пришел он, тот, чьи глаза – пропасть. Но в Пустой комнате вдруг стало так светло, будто вокруг был солнечный день, а над ее головой – ясное голубое небо.

Она подняла глаза и увидела знакомое лицо: все такие же немного взъерошенные светлые волосы, бледно-голубые глаза, в которых читалось сожаление и печаль. В руках – длинное черное перо и кожаная книжечка.

– Ты все-таки пришел, – произнесла она, глядя на него с улыбкой.

– Я ведь обещал, – просто ответил он.

– Скажи мне, Пилигрим, сколько я уже здесь?

– Твой сын стал старше на десять лет, – ответил он.

Она улыбнулась.

– Пеллегрино… Какой он теперь?

– Он пишет стихи.

– Он до сих пор пишет стихи? – душа в пустой комнате рассмеялась: легко и счастливо.

– Он будет писать их всю жизнь. И не только стихи. Он будет писать о людях, которые умеют страдать и быть счастливыми. У него очень чуткая душа.

Она с мольбой заглянула в ясные глаза Пилигрима.

– А как?..

Он покачал головой из стороны в сторону и улыбнулся, не дав ей задать вопрос до конца.

– Ты узнаешь. Я обещаю.

Выражение ее глаз оставалось грустным. В них было одиночество. Она не могла понять, что означает его обещание. Ведь она была душой, у которой не было пути. Она не может выйти из Пустой комнаты, как же она узнает? А ведь она хотела спросить о Фабио, о Павлике…

Но, если ты всего лишь душа в пустой комнате, ты не вправе ждать многого.

– Ты можешь приходить сюда, в Пустую комнату? – спросила она.

Он покачал головой.

– Нет, но сегодня особый день, когда мне дано изменить кое-что.

– Что именно?

Он посмотрел на нее с нежностью.

– Например, развеять одиночество души, у которой больше нет пути.

– Значит, ты больше не придешь? – спросила она.

Он покачал головой.

– Больше не приду.

Она кивнула и отвела глаза.

– Я кое-что принес тебе, – сказал он.

Она повернулась к нему. Пилигрим протягивал ей свою маленькую кожаную книжечку.

– Ты, помнится, хотела открыть ее когда-то.

Она взяла в руки эту книжечку. Кожаный переплет: потертый и древний. Осторожно открыла обложку и увидела перед собой чистые листы. Стала переворачивать их – один за другим, но желтоватые страницы были по-прежнему пусты.

– В ней ничего нет, – сказала она, удивленно подняв на него глаза.

Он положил ладонь на раскрытые страницы и сказал:

– Просто ты не хочешь видеть. Когда-то ты спросила меня: «Нужно ли людям, чтобы кто-то собирал их исповеди».

– А ты сказал, что ответишь мне в другой раз, – вспомнила она.

Он медленно убрал руку с раскрытых страниц.

– Здесь – ответ.

Она опустила глаза… и увидела. На бумаге стали проступать буквы, которые складывались в слова; слова, которые складывались в строки; строки, которые складывались в исповеди. Она перевернула страницу, потом еще одну и еще… Здесь были исповеди на разных языках, длинные – на несколько страниц, короткие – в несколько слов. Каждая исповедь написана своим почерком. Их было очень много. Она все листала и листала, но до конца маленькой книжечки в древнем кожаном переплете было еще очень и очень далеко. Местами ей встречались уже знакомые строки: когда-то она слышала эти исповеди из уст Пилигрима, и каждый раз ей казалось – они о том, что происходило в тот момент с ней. Но это были чужие исповеди, строки из чьих-то давно потерянных во времени жизней. Она листала долго, пока не обнаружила, что видит перед собой чистую страницу.

– Эта страница пустая, – сказала она, поднимая глаза на Пилигрима.