Сделав глубокий вдох, я вошла в кабинет, но, пройдя всего несколько шагов, остановилась. Воспитывать так воспитывать.
— Вы должны подниматься всегда, когда в класс входит учитель, и садиться, когда вам позволят, — сообщила я, вспомнив старое доброе уважение. — Я сейчас выйду и зайду снова.
Выбравшись обратно в коридор, я постояла там несколько секунд и вновь вошла в класс. Все мои ученики разом поднялись, а услышав пресловутое: «Садитесь», заняли свои места.
— А теперь еще раз, — приказала я и снова вышла из класса.
Третий мой заход они запомнят надолго.
Войдя в аудиторию, я отметила, что студенты встали. Была довольна выученным уроком, но не всем остальным. Пройдя на свое место, я согнала Аристотеля со стола и села. Но и на этом воспитательный процесс не закончился. Я потратила еще несколько минут на то, чтобы разложить бумаги. Только после этого я положила руки перед собой и взглянула на своих учеников.
Осматривала каждого, стараясь взглядом пригвоздить их к полу. Когда моя первая учительница так смотрела на меня, у меня резко вырабатывалась любовь к учебе.
А посмотреть было на что. У блондина, что заглядывал вчера ко мне в кабинет и вел себя, мягко говоря, похабно, обнаружился хороший такой синяк под глазом. Я, как учитель, была обязана выяснить природу его появления.
Так было положено: учитель разбирал не только конфликты в классе, но и должен был обращать внимание на синяки и ссадины, если таковые появлялись. Вдруг это родители дома чадо поколачивают? У нас, конечно, родителей здесь нет, но конфликт, так сказать, налицо.
— Что с вашим глазом, Олдо? — спросила я, умудряясь снизу вверх смотреть на них свысока.
И это я даже усилий никаких не предпринимала. Обыкновенной злости хватало.
— Об косяк ударился, — скривившись, ответил студент и мельком взглянул на темноволосого старосту.
Мне этого взгляда хватило с лихвой. Значит, парней поколачиваем-с. Пробежавшись взглядом по остальным ученикам, я нашла еще у нескольких подобные отметины. У кого-то синяки, у кого-то ссадины, а у некоторых оцарапанные костяшки пальцев.
Отметив этот факт, я, к своему неудовольствию, была вынуждена признать, что и сегодня все и разом проигнорировали академическую форму.
— Итак, почему вы не в форме? Вчера я закрыла на это глаза, у нас был первый учебный день в новой академии, где пока не все гладко, но сегодня мне довелось узнать, что форма вам была выдана вовремя. Итак, почему вы не в форме? — требовательно повторила я свой вопрос, и не думая разрешать им садиться. — Кто мне ответит? А ответит мне староста. Ну же, я жду ответа.
— У меня нет ответа на ваш вопрос, — холодно произнес студент, что было вполне ожидаемо.
Но меня это ни в коем разе не останавливало. Я уже выбрала себе жертву плохого настроения. Как говорится, назвался старостой — будь любезен отвечать за всю группу.
— Понятно. Тогда вопрос номер два: почему вы позволили себе испортить имущество академии? Хотя нет, не так. Кто позволил вам тренироваться в колдовстве вне стен класса или тренировочного поля? Староста?
— Виноватые уже получили по заслугам.
А виноватые — это, видимо, те самые побитые. Что же, теперь мозаика сложилась.
— Отлично, а испорченная комната? — наседала я, с трудом выдерживая взгляд мужчины. Вот точно родственник ректора! — Нет ответа? Зато он есть у меня. В наказание за самоуправство и нарушение первого академического закона виновные будут сами своими руками устранять последствия содеянного. Прямо после уроков вам придется очистить комнату, а староста проследит.
Допустив минутную паузу, я ожидала реакции на свои слова, но черноволосый никак не выразил недовольства моим наказанием. Зато тихонечко застонали побитые, выдавая себя с головой. Честно говоря, метод рукоприкладства я не разделяла, но радовало хотя бы то, что староста ответственно относится к своим обязанностям.
— Вопрос номер три: почему шестеро из вас вернулись в академию только этим утром? Я вчера познакомила вас со всеми правилами академии, и вы решили, что вам позволено их нарушать? Напоминаю, три нарушения — это блок на ваши чары и вылет из академии. Ровно в девять вы должны находиться в академии, даже если случился потоп, пожар и ураган, — припечатала я, продолжая заглядывать в глаза каждому бессовестному.
Бессовестные глаза ожидаемо отводили, а самые бессовестные отчаянно делали вид, что вообще не понимают, о чем я говорю.