Ведьмин корень

– До того момента, как он исчез, ещё многое нужно рассказать. Железные деревья уж слишком большие, до неба, в них жить можно, если середину выбрать и окошки с дверями прорубить. Чем дальше к северу, тем они мощнее и крепче, и рубить их можно только до того предела, пока не начнут они забирать у людей жизни. А как такое случится, возвращаются к началу и затевают порубку в новом месте. Говорят, ходы под Дубъюком – это сопревшие корни железных деревьев, что росли здесь при зачинании мира. Так и есть, думаю, а иначе откуда они взялись, ходы эти. И вот однажды такое дерево забрало жизнь моего дорогого отца. Бравушке только третий годик пошёл. Мать ушла из артели, стала дома постоянно жить, меня кулинарничать учила, а до того бабуля мне помогала, пока силы были. А работы в деревне никакой, все от железных деревьев зависят, счастье, у кого на лесоповале муж или сын. Мать начала ходить по свадьбам и похоронам – пела очень красиво, да и плакальщица из неё вышла отменная. Как-то перебивались, не голодали и всё на Бравушку насмотреться не могли. Жили мы так четыре года. А потом кое-что случилось. Прибрела к нам в деревню со стороны гадалка, подарила матери горсть камушков, и мать как с ума сошла: кидала эти камушки днём и ночью, кинет и плачет, и снова, и снова… Я эту гадость выбросила, но матери легче не стало, а потом она мне вдруг говорит: нельзя, чтобы у брата твоего ушки заболели. Никогда она его раньше так не называла, всегда сыночек да родненький, а тут – брат твой. Вроде как она к нему отношения не имеет. Ну, ладно. Уж я тряслась над ним, кутала, следила, но не уберегла, в шесть лет заболели у него ушки. Свозили к врачу в соседнюю деревню, капли парнишке нашему прописали, а мать совсем к нему остыла. Ещё один неудачный сюжет, про преступных матерей… – Голос у Виктории прерывался. – Она ведь что сделала? Капли водой разбавила, только запах остался. А я пока догадалась, ему всё хуже и хуже… Так я дралась с ней, госпожа Айлин. «Мамка, надо везти в город, надо везти!» А она всё потом да

потом! А потом уж поздно стало, оглох мой Бравушка на оба ушка! Вот какие женщины бывают. Их и матерями-то не назовёшь. Однажды увидела я, как она на него смотрит из-за занавески… – Виктория стиснула зубы.

– Как? – холодея, спросила Айлин.

– Смотрит и – слёзы льёт, вот как. Плачет, дрянь такая! Плакальщица…

– Да подожди ты, Виктория. Как это понять?

– Нечего там понимать. Дрянь она и есть дрянь. Мне уже восемнадцать стукнуло, я нашла работу в пекарне в соседнем селе, забрала Бравушку, и больше ноги моей не было в нашей деревне. И с матерью больше не виделись. Деревня совсем захирела – железные леса вокруг повырубали, из жильцов одни старики.

– И ты не знаешь, что с ней стало?

– Да ей уж за восемьдесят, прибралась, наверное, – вытирая слёзы, неприязненно сказала Виктория.

– Нечего хоронить, когда точно не знаешь. Возьми Кристофера и съезди в свою деревню, хотя бы разведай, что и как.

– Зачем? Она мигом наш дом продала и усвистела куда-то. Да не хочу я про неё ничего знать, госпожа Айлин! – с надрывом сказала Виктория. – Я двадцать два года за братика переживаю – где он, почему пропал?! Тут ведь страшные дела замешаны.

– Страшные?

– Непонятные. Рос Бравушка послушным и любознательным, и сердце у него было доброе, как и положено герою. На селе ещё несколько семей с глухонемыми, мы с ними подружились.

– Значит, этот язык тебе знаком? – жестами показала Айлин, а Виктория так же ответила:

– И по губам читаю, а как же.

– Хорошо.

– Вырос мой братишка, – продолжила Виктория вслух, – красивее парня не было в округе. Жил охотой, пушного зверя бил, в двадцать лет собрался жениться… И исчез. Он лес знал как свои пять пальцев. Если медведь его заломал или волки напали, следы всё равно остались бы, а у нас опытных охотников много было, они следы в лесу как книгу читают. И – ничего! Как сквозь землю провалился. Но и злые люди не перевелись ещё на земле. Как раз перед этим, один за другим, пропали двое совсем маленьких ребятишек, искали их всей деревней. И пополз откуда-то слух, что в этом был повинен Брав, мой герой, мой чудный, любимый мальчик.

– Что?! – Айлин села, спустив ноги с кровати.

– Мол, гнилой человек он оказался и смерть свою нашёл заслуженно – намекали, что родители ребятишек отомстили, ведь после этого похищения прекратились. Никто меня открыто не обвинял, но не могла я выносить гадкие шепотки, уехала. И всю жизнь терзаюсь – как же так? Что произошло? Ни на секунду не поверила в клевету, но ведь душа горит…

– Боже мой… И как ты жила эти годы?