Смерть кивнула медленно, и вновь взмахнула своей костлявой дланью, но на этот раз уже над головой Лесной девы. Лесавка замолчала вдруг, торжественно и как-то по-лебединому вытянувшись в струнку, замерла так на мгновение и… Смерть резко опустила руку вниз, и дрогнул воздух, закачался. Алёшка внезапно очнулся от дрёмы, подскочил с травы, закричал, протянул руки к Лесавке, не понимая, что происходит, но Смерть грозно глянула на него и зашипела:
– Нельзя-я-я, не прикасайся к ней, стой там…
Алёшка замер, прижав ладошки к сердцу, ему сдавило грудь, сделалось больно дышать, уши заложило, как в самолёте, когда они летели однажды с родителями в далёкий северный город, в гости к папиному сослуживцу, и тут Лесавка вздрогнула всем телом, поднялась над землёю, вспыхнула как свеча, и не стало её – лишь ворох жёлтых, пожухлых листьев закружился в воздухе, медленно оседая на траву.
– Лесавка! – завопил Алёшка.
– Она отдала свою жизнь за тебя, цени это, – вновь раздался шёпот из-под капюшона, и Смерть, хлестнув своего жеребца, свистнула пронзительно и пропала.
В тот же миг вернулись в лес все звуки, шорохи травы и всплеск речных волн, перекликивания ночных птиц и стрёкот далёких цикад в поле.
– Лесавка, – Алёшка плакал, ползая по траве, и оглаживая руками листья, что толстым слоем покрыли землю в этом месте, – Лесавка-а-а…
– Будь счастлив, мальчик Алёша-а-а, – раскатилось нежным девичьим шёпотом по траве и тут же смолкло, – Живи-и-и…
Алёшка поднялся на ноги, рыдания душили его, он размазывал по щекам слёзы, не видя ничего вокруг.
– Спа- спасибо тебе, – заикаясь еле вымолвил он, – Я тебя никогда не забуду.
Он наклонился, поднял с травы самый большой кленовый лист, похожий на ладошку с растопыренными пальчиками, и прижал его к груди. А затем неровным шагом зашагал по тропке, туда, где за стволами деревьев уже показались вдалеке огни его деревни.
Глава 14
Лес заметно поредел, и вот уже Алёшка почти вышел на лужок за дедовым домом, ещё немного – и он перемахнёт через изгородь и окажется в своём огороде, как вдруг…
– А я тебе говорил, говорил, не лезь ты в эту нору! А ты меня не слушаешь никогда!
Алёшка застыл на месте и прислушался – кто ещё может повстречаться ему в этом лесу, который сегодня преподнёс ему столько загадок и сюрпризов, таких, из-за которых вся его маленькая жизнь никогда теперь уже не станет прежней после этой одной единственной ночи? Он всё ещё всхлипывал, прижимая к груди кленовый лист, похожий на ладошку Лесавки, которой она так крепко сжимала его руку, пряча в кусты от Той, что пришла за ним. Но самые горькие слёзы уже ушли, уступив место тоске – глубокой, как омут Купалки, и тёмной, как плащ Всадницы.
Алёшка приготовился уже, было, пойти дальше своей дорогой, равнодушие накрыло его, хотелось поскорее лечь в свою постель за печью и уткнуться носом в подушку, подумать обо всём, что случилось, но ему не дали этого сделать.
– А вот он, он нам и поможет, иди-ка сюда, глянь, мальчонка тут, – вновь затараторили в кустах.
Алёшка поднял в недоумении бровь – здрасьте-пожалуйста, ещё и решают за него. Что за нахалы? Он не собирается больше никому тут помогать, вон, уже одному помог, и что из этого вышло? Купалке – радость, а Лесавке – смерть. Ну, уж нет, пускай сами тут живут и разбираются в своей лесной жизни, а он умывает руки. И в этот миг…
– Дитятко, способи нам, будь другом, а? – на тропу под самые Алёшкины ноги выкатился серый лохматый комок, весь в сучьях, пожухлой листве, паутине и грязи.
От него пахло сырой землёй и мокрой собачьей шерстью. За ним следом выкатился второй такой же комок, только с белым пятном на боку, оба влетели в Алёшку, не рассчитав силы и не успев притормозить. Рассыпались, развернулись, как ежи, и взору его предстали два непонятных существа, то ли зайцы с туловищем свиньи, то ли коты с вытянутыми мордами муравьедов. Они настолько забавно выглядели, что Алёшка не утерпел и рассмеялся. Зверьки тут же потянули своими длинными носами воздух, сморщив их гармошками, хрюкнули удивлённо и переглянулись:
– Это что же, он над нами потешается? Над нами?
– Над тобой он потешается, – кивнул пятнистый, – Вон погляди на себя, видок таков, как будто тебя из отходов и палок слепили, и пахнешь так же.
– Так чего, чего, – затараторил первый, – Я что, виноват что ли, что в этой норе так грязно? Чай, не царские палаты!
И оба принялись снова переругиваться, махая короткими лапками с длинными коготками, а кожаные мешки, что висели у них под бородой, как у пеликанов, дрожали от негодования.
– Так, а ну тихо! – приказал Алёшка, когда ему надоело наблюдать за этой перепалкой, – Хотели-то вы чего?
Зверьки смолкли, заёрзали увесистыми пушистыми задами по земле, заморгали, глаза их, круглые, как блюдца, и чем-то смахивающие на глаза лемуров, наполнились тревогой.
– Понимаешь, тут дело такое… Никаноровна дала мне кувшин, – начал первый.
– Никаноровна? – перебил его удивлённо Алёшка.
– Ну да, – кивнул зверёк, – Что ты? Не знаешь разве Никаноровну? Её все знают.
– Да я-то Никаноровну знаю, – кивнул Алёшка, – А вот ты откуда с ней знаком?