Ведьмин жребий (СИ)

— Полтора, — возразил мастер. Этого времени ему хватит, чтобы повидаться со Алией-Аллор. Неужели Вираго действительно разрешили Шайне поступать как вздумается? Хмыкнув, девочка развернулась и вышла за дверь. — Видишь, Ланн, — обратился Анцель к ульцескору, — Богиня благоволит к тебе. Как много лет тому назад.

— Я верю, что вы примете правильное решение, — сухо ответил тот.

Вопреки ожиданиям, Анцель не нашел поддержки у Алии. Она всего лишь подтвердила слова Шайны. Старуха всеми силами пыталась убедить мастера, что это разрешение было одноразовым и подобное больше не повторится, хотя Анцель видел по ее глазам — она сама не уверена в своих словах. Скрепя сердце он извинился перед Шайной, отменил патрули и велел оградить пространство перед часовой башней.

Спустя полтора часа Шайна стояла на площади. Сзади возвышалась черная стена из экзалторской ткани. Тонкий пик башни взрезал плотные облака, за ним тянулась клиновидная полоса светлеющего неба. Девочка взглянула на свои дрожащие руки — руки, в которых она держала судьбу целого мира. При желании она могла его уничтожить. Но Шайна не хотела смерти всему живому, ее намерением было изменить действительность, привнести в нее что-то новое, то, чего ранее не могло быть.

Она раскинула руки в стороны, как птица, готовая взлететь. Повинуясь резкому порыву ветра, за ее спиной взвился алый плащ. Шайна сделала глубокий вздох и сосредоточила внимание на часах. Она могла играть со временем подобно древним богам, создавших все те реликты, которые использует Гильдия, не понимая их истинной природы.

— В кривое черное воскресенье я разобью скорлупу мира, — прошептала Шайна. Она крепко зажмурилась. — Назад. Обратно. Вспять.

Она повторяла эти три слова, пока не почувствовала, что стрелка начала вертеться. Тогда Шайна открыла глаза. По небу в бешеном темпе двигались облака, солнце садилось, не успев подняться за горизонт, цвета дня плыли и перетекали в цвета ночи, чтобы снова распуститься сиреневым знамением рассвета. Она невольно испугалась, увидев, что ее кожа стала прозрачной и отсвечивает голубым, и едва не потеряла власть над временем. Единственным реальным предметом казались часы — большие, что на башне; они стали центром вселенной.

Ровно месяц — и ни секундой больше. Стрелка замедлялась. Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать дней… Шайна отсчитывала минуты. Нельзя вернуть времени больше, чем взял, предупреждал ее Анцель. Айри улыбнулась. То, что я делаю, подумала она, не ошибка. Это воля богов — мертвых и живых. Стрелка остановилась, и на мгновение Шайне показалось, что она не сможет сдвинуть ее ни на мил. Время противилось, оно желало сохранить законы мира, в котором действовало столько тысячелетий. Но разве реальность могла устоять перед напором Шайны, контролировавшей башню? Стрелка снова пришла в движение, черный камень издал пронзительный треск, почти визг, и по обелиску зазмеилась трещина шириной в дюйм. Небо стало зеркалом, оно опадало осколками, в которых Шайна видела свои отражения. Этого времени не было в мире, откуда оно взялось? Час, два, три, четыре, пять… Часовая башня задрожала вместе с землей и раскололась надвое. Шайна опустила руки. Верхушка башни зависла в воздухе под острым углом к основанию, пространство между ними опоясал круг застывших камней и движущееся грозовое облако, которое подчас освещали вспышки молний, таившиеся в его глубине.

Шайна еще не знала, чего ей удалось добиться. Вернулось размеренное течение жизни, она снова обрела плоть и кровь, но продолжала с надеждой взирать на небо. Неужели ничего не изменилось? Неужели?

В то утро солнце взошло намного позже, чем ожидалось. Над горизонтом поднялась холодная голубая звезда, окрещенная Весперой, а в обычные сутки вклинились шесть часов межесвета — так назвали время перед восходом солнца, похожее на сумерки.

Ланн стоял в дверях, не решаясь сдвинуться с места, чтобы волшебство не рассеялось. Она была в алом платье, которое так ей шло, оттеняя аристократическую бледность кожи и черную смоль волос. Приподнявшись на локтях, Летиция робко улыбнулась. Она шагнул к ней, его дыхание сбилось. Сквозь приоткрытое окно в комнату проникал мерцающий голубой свет. Ланн опустился на колени перед ее постелью, взял ее руки в свои.

— Тиша, — еле слышно прошептал он.

— Я спала так долго, — сказала Летиция, — кажется, что целую вечность. На дне темного озера я видела прекрасные вещи, добрые вещи. Я была в раю. И в этом раю, Ланн, я встретила тебя.

— Прости меня, — его голос сорвался, и он умолк на несколько секунд. — Я тебя недостоин. Зверь — это не Кайн, Тиша. Это я. Сильный, бестолковый и теряющий рассудок при одной мысли о тебе. Я только и делаю, что терплю неудачи.

Она строго посмотрела на него.

— Перестань говорить глупости.

— Тиша… — беспомощно произнес Ланн.