В горле застрял ком, когда сильная мужская рука легла на рёбра, медленно подскрёбывая пальцами живот. Касаясь губами кончика уха уже известный мне мужик вкрадчиво зашептал:
— А вот и краса-девица, сама в гости идёт. Раз судьба, то так тому и быть. И кто теперь скажет, что не в своём праве я. Василисушка, да, моя ты теперь, — то ли смех, ли неясное клокотание вырвалось из его горла.
Вывернувшись в крепких руках, взглянула в хитрые, обрамленные едва наметившимися лучками морщинок глаза. При взгляде на это лицо казалось, что мужчина балагур и весельчак. Как же его зовут-то? Ведь я точно должна была знать его имя…
— Простите? — стараясь держаться уверенно, выгнула бровь, кивая на руки, — а у вас заведено, что ль, чужих девушек тискать?
— Так ли и чужих? Ты ведь не инициированная, — даже не подумав ходить вокруг да около довольно пророкотал он, там самым заставив пламенеть щёки.
— Так это не свидетельство того, что нет у меня парня.
— Тот малахольный что ль? Из клуба? Твой?
— Мой, — не стала отпираться я, хотя определение было не совсем верным. Не мой. Мы никогда и не говорили о таком, но рядом с Яном, только с ним, моё сердце сладко замирало, а когда он исчезал, я тосковала, словно самый близкий и дорогой человек ушёл. Так я скучала разве что за отцом… хотя, так да не так…
— О чём задумалась? — нахал рискнул прикоснуться к одному из браслетов, что украшали руку. — Всё в облаках витаешь. Ну это нормально, так вам, девицам, положено. Нечего головы делами загружать. Знай себе кухня, дети та богам дань отдать и почет.
— На самом деле мне пора, — неуверенно повела плечом, указывая направление.
— К Милке, что ли путь держишь?
— Да, к ней.
— Ой вряд ли ответит она тебе, — хохотнул знакомец.
— Уже отвечала, — похвалилась и тут же пожалела, заметив, каким алчным, довольным огнём сверкнули его глаза.
— Даже та-ак… сильна-а, но твой новообретённый дар не поможет против меня. Не сейчас. Знаний у тебя нет.
— А я должна ставить его вам в противовес?
— Мы же уже перешли на “ты” Васенька.
— Я даже имени вашего не помню.
— Ну, я негордый, могу и напомнить, Фёдор я, Финист ясный Сокол, слыхала о таком?
— Сокол? — нехотя обвела поджарое тело взглядом.
Он зычно рассмеялся в ответ.
— А если так?
Тело мужчины раздуло, некрасиво исказив милые черты лица, сращённый с губами нос превратился в острый длинный, смертоносный клюв. Всё тело Фёдора поросло перьями, что при ярком свете заиграли шоколадно-белой тёплой палитрой. Было бы красиво, если бы не крылья. Кожистые, больше демонические, чем птичьи, они были покрыты оперением урывками, словно существо недавно горело. Ноги, длинные с большими лапами, демонстративно вспороли землю удлинёнными пальцами с острыми когтями.
— Ки-ки-ки, — прострекотало существо, явно красуясь.
Кроме омерзения, никаких чувств оно не вызывало. Видимо, что-то такое промелькнуло на моём лице, так как птиц, дёрнувшись, оказался совсем близко. От него пахнуло тленом и едва различимым запахом разложения, сладковатым, ещё только-только начинающимся. Отшатнувшись, я вцепилась в рюкзак, в котором неожиданно притихла вечно болтливая куколка.:
— Противен? — его голос звучал в моей голове, ну точно как котейшества. — Всё же так больше люб?
Оперение исчезло, разъединился нос и губы, Фёдор повёл плечами, преображаясь.
— Увиденного не развидеть, — буркнула я.
— И так не нравлюсь, — прошипел он. А придётся полюбить! Коль не по чистоте сердца, не по состраданию, так по мороку и речам сладким. Будешь моей женою, сотой в гареме. — Схватив меня за руку, притянул к себе. — Будешь жить в хоромах, ни печали не знать, ни радости. — Тяжёлое дыхание ударило в лицо.
— Пустите! — дрожащим голосом взмолилась я.
— Это ничего-о, — словно уговаривая самого себя, Фёдор покачал головой. — Так, минутное… страх… Потом рада будешь. За сейчас прости, но как только я спою тебе, всё пройдет, обещаю.
— Зачем вы это делаете? — продолжая вырываться, крикнула я.
Неожиданно замерев, он уставился куда-то поверх моей головы:
— Нет у меня выбора…
— Выбор всегда есть. Вы просто свой сделали!
Фёдор зарычал, вновь превращаясь: — хватит с тобой в ладушки играть. Заберу тебя в гарем, там не до бесед будет.
Кусты хрустнули, помятые тяжёлыми крыльями. Вместо клубного знакомца вновь стояла огромная птица, с интересом пригибая голову набок, то и дело отщёлкивая странную мелодичную последовательность клювом. С каждым новым щелчком воздух как будто бы густел и становился дурманяще сладким. На несколько секунд мне показалось даже, что совсем он и не страшен, птиц этот, до того самого момента, пока ощетинившись и издав грозный визг, на полянку не ворвалась ласка, бесстрашно бросаясь на существо. Тот медленно повернул громадную тушу и вновь издал клокочущий смех, расправляя демонические, перепончатые крылья…
— Ки-ки-ки, перевертыш? А ты не мал, чтобы нападать на меня? — теперь голос звучал не только в моей голове, а как будто отовсюду.
Моя ласка, а уж я-то узнаю теперь наглого хорька из тысячи, с ожесточением, уж точно ей несвойственной, впилась в трясущуюся от смеха когтистую лапу.