Ведьмина сила (СИ)

— Иллюзии. Мороки. У нас одно время работал парень-иллюзионист. Из другого округа, но он там что-то натворил, и его сослали сюда. Думаю, спрятали — видать, кому-то влиятельному на хвост наступил. Но парень сильный, талантливый, такими не разбрасываются. Он и создал тропу. По памяти. Маму и бабушку — по моей памяти, остальных — по фото и рисункам. Иллюзионисты умеют выворачивать память наизнанку, считывать образы и воплощать их. Обещал, что эти иллюзии будут вечными. Я прихожу сюда, когда… Иногда.

Приятная белокурая женщина встала с усыпанной рыжей листвой чугунной скамьи, улыбнулась, коснулась дрогнувшей щеки Эллы. И наставница замерла, впитывая прикосновение. Иллюзорное, но такое… настоящее.

— Как ты можешь?.. — тихо спросила Мара. — Как ты можешь жить так… спокойно? И не мстить?

— А кто тебе сказал, что я живу спокойно? — впервые со времен знакомства в невозмутимом голосе Эллы проявилось нечто похожее на раздражение. Злость. Неприязнь. И взгляд стал страшным. Леденяще-жутким. — С чего ты это взяла? Думаешь, легко сидеть здесь и учить тебя, когда эти монстры живут и чувствуют себя чудесно? Защищенно?

Девочка отшатнулась. Нет, уже не девочка. Уже. Ей почти двадцать. И парень появился. А внутри — всё тот же маленький, колючий и испуганный ежонок, готовый ощениться и забиться в угол. И зашипеть, отбиваясь из последних сил. Но повода не было. Не давали. Приучали и приручали.

Элла выдохнула и быстро пошла по осенней тропе вперед, мимо встающих ей навстречу женщин. Прямая, точно палку проглотила, распахнутый черный плащ взвивается крыльями, отросшие волосы путаются в порывах влажного ветра, под низкими каблуками сапог хрустят, ломаясь, листья и тонкие ветки.

У последней фигуры она остановилась, поджидая ученицу.

— Это, — сказала почти ровно, — моя прародительница. Елизавета Петровна. Нет, не императрица, — даже улыбнуться смогла. — И родилась намного раньше.

На женщине было странное одеяние — длинная светлая рубаха до пят, вышитая красным по вороту, плетеный пояс. Светло-русые волосы свободно распущены. Лицо… неприятное. Нос крючком, глаза серо-голубые, колючие. Такие же невозможно светлые и отражающие свет, как у Эллы.

— Она приходит ко мне с тех пор, как я лишилась наставниц. И учит, — Элла задумчиво смотрела на свою прародительницу, а та отвечала ей нечитаемым взглядом. — У ведьм так принято — за недоученными присматривают предки. Передают знания рода. Не все, конечно, рассказывает, знает, что у нас есть запреты на некоторые умения… И на первом же уроке она мне сказала то, что говорили и бабушка, и мама — палач не имеет права на месть. Палач рождается, чтобы наказывать. Карать. Казнить. Но не мстить.

— Какая разница, если?.. — возмутилась Мара.

— Большая. Очень большая. На палача всегда работает команда. Одни вынюхивают и высматривают, вторые ведут по следу, третьи собирают информацию и улики… И пока вина не доказана — за исключением явных случаев вроде Ехидны, — палач ждет и не вмешивается.

— Но…

— Пойми одно, Мар, — Элла посмотрела на нее сверху вниз, внушительно, — если, например, ты сейчас сорвешься и побежишь искать Ехидну… Сначала ты, вероятно, будешь следить, расспрашивать, высматривать, собирать слухи. А потом вспомнишь, — и ее рука легко коснулась локтя с ожогом, — что твое время уходит. Безвозвратно. И его всё меньше и меньше, и Ехидна к тебе всё ближе и ближе. И сорвешься. Уже не будешь проверять сведения. Нет, ты начнешь пытать каждого, кому знакомо имя ведьмы. И очень быстро станешь невосприимчивой к чужой боли, забудешь о том, что мучаешь живых. И пытать, вспоминая прошлое, будешь так, что… И превратишься в чудовище. В одного из тех, за кем охотишься. И тогда уже за тобой пошлют палача. Меня. И не сведения вытянуть, а убить, как бешеную собаку.

Она помолчала, снова посмотрела на прародительницу и тихо повторила:

— Палач не имеет права на месть. Только на наказание. Когда придет время. Я терплю и жду. И ты будешь терпеть. Еще год-другой, и будешь готова. И мы выйдем на охоту. Вместе. А до тех пор — терпи.

* * *

— Мара, вернись!

Шаткие деревянные панели скрипят под торопливыми шагами. Она боится высоты. Наставница боится высоты с пеленок, и только там от нее и можно спрятаться, чтобы…

— Мара!..

— Отстань!..

Самое высокое здание в городе — всего-то девятиэтажка, но… должно хватить

. Планки и балки квадратом, грубые лестницы между ними… Утром рабочие здесь конопатили швы, говорили, крыша проваливается и не выдержит, если спускаться альпинистами сверху… Очень удобно. Шестой этаж…

— Мара! — отчаянный крик и скрип ступеней.

— Не хочу!.. Я так больше не хочу!

— До выплеска осталось всего пять лет! Слышишь? Пять жалких лет! Всего ничего!.. Мара!.. Ты сдаешься после стольких лет работы? Сейчас? Когда осталось…

— Не могу!.. — восьмой этаж. — Не могу, Эля! Она жрет меня! Приходит каждую ночь и мучает!.. Это не твоя добрая бабка! Это… чудовище! Я каждое утро боюсь не проснуться! Хватит!..

— Ты справишься!

— Ты каждый раз это говоришь, а я не справляюсь! Каждый раз не справляюсь!