Ведьмина сила

— Конечно. И ничего не бойся. Особенно за свою девочку. Я костьми за нее лягу, не сомневайся. И не потому что так надо. А потом что люблю. Вас обеих. Так странно люблю, что принимаю твою жертву и не спорю, да, — она слабо усмехнулась. — Но всё же. Верь мне. И уходи с миром. Ты оставляешь после себя две жизни, и ради этого стоило родиться и повоевать. Иди сюда. Посиди со мной. И прости. Прости дурную меркантильную старуху. Я так мало тебе дала…

— Зато всё, что было.

— Помнишь, о чем ты спрашивала на первом уроке?

— Зачем люди умирают? Помню. И теперь знаю. И зачем, и… за что.

— Горжусь тобой. И еще, — Элла выпростала из-под одеяла правую руку с зажатой в ладони амулетом-ракушкой. — Это временная петля, Мар. И с тех пор, как ты пришла, мы в петле, — и кивнула: — И я продержусь, и ты успеешь попрощаться — с дочкой, с мужем. И они всё узнают из первых рук. Договоры — потом. Здесь есть еще час. Возьми. Найди свободную комнату, чтобы…

…проститься.

Страшные ведьмины сказки редко заканчиваются хорошо.

Эпилог

Никто не зажигает свечу, чтобы таить ее за дверью,

ибо свет затем и существует, чтобы светить,

открывать людям глаза, показывать, какие вокруг чудеса.

Пауло Коэльо «Ведьма с Портобелло»

…и она никогда не узнала, чего мне стоило то решение. Логично, говорила я себе, правильно, а внутри всё скручивало от ненависти к судьбе и обиды за девочку… за обеих своих девчонок. Но Мара была права. Я старше и сильнее, во мне мощнее источник, при мне — Пламя и знания родни. «Уголь» выжгли, но «дрова» остались. И разгорелись, как прежде. А я согласилась, будучи уверенной, что протяну немногим дольше Мары, и меня достанут — не Ехидна, так кто-нибудь из отступников. Но палачи — самые живучие в мире твари.

Очнувшись после кошмара, в котором снова и снова приходилось прощаться, я посмотрела в потолок, вытерла мокрые щеки и мрачно улыбнулась. А впрочем, не всё для меня потеряно в этом лучшем из миров. Питание чужим «углем» — смертная казнь, жизнь под чужой личиной — смертная казнь, а еще — договор с бесом, несанкционированная расправа над Сфинксом… Павел Сергеевич, правда, смутно обещал что-то уладить, но суда мне не избежать. И ему. Даже за всё хорошее. Есть вещи, которые делать нельзя.

Да, ведьмины сказки редко заканчиваются хорошо.

Встав и потянувшись, я пошла умываться. Посмотрела на коробок с иглами, на свое отражение и кивнула себе. Всё правильно. Прятаться от суда под чужой личиной до конца дней своих, уподобляясь отступникам, я не собираюсь. Правду не спрячешь — шила в мешке не утаишь, и не хватало еще, чтобы однажды за мной пришла моя дочь или дочка Мары. Они этого не заслуживают. А я… Я склонила голову набок, заново привыкая к своему настоящему облику. А я на суде за себя повоюю. Доказательств маловато… Зато есть очень надежная свидетельница.

Доев утренние пельмени и написав между делом короткие послания семье и начальству, я долго пила кофе у окна, наблюдая закат, вспоминая, переживая, обдумывая. А ведь я действительно забыла — на время забыла о той вымерзшей себе. И что ко мне вернулось, а что — утеряно безвозвратно, еще предстоит понять. И в наблюдательском изоляторе у меня будет бездна времени… В общем, пора собираться.

Вещи Мары оказались мне малы, а свои я, будучи реалистом, не взяла. Добыв со дна сундука универсальный «растяжитель» и облив им последнюю пару кроссовок, джинсы, майку и нижнее белье, я взялась паковать вещи. Закончив, закрыла сундук, провела по крышке и улыбнулась. Обновленный «уголь» приятно грел правую руку до кончиков пальцев. Что бы ни ждало меня дальше… теперь у нас есть шанс избавиться от проклятья палачей. Мы разбавим кровь другой силой, и со временем у девочек моего рода появится изначальный выбор.

От приятных мыслей отвлек звонок. Я привычно прислушалась к биению сердца, вздохнула, оделась и пошла открывать дверь. Не дождался. Сам прискакал. И к лучшему.

— Мара? — выпалил Стёпа с порога. Рассмотрел меня и отчего-то смутился. — Добрый вечер. А где?.. — и неожиданно, недоверчиво: — Ландыш?..

— Заходи, Стёп, — я отступила в коридор. — Выпьем чаю. Я помню, что обещала.

— Голос… — пробормотал он и глянул подозрительно.

— Да, голос мне не смогли изменить, это ты верно заметил, — я прошла на кухню и поставила на стол чистые кружки. — Меня зовут Элла, и я была наставницей Мары. А она… умерла. Пять лет назад.

Он молча сел и посмотрел требовательно. Я налила чаю, встала со своей кружкой у окна и заговорила. Рассказывать о том, о чем молчишь годами, и тяжело, и легко. Легко становилось после. Я говорила и примирялась. И выложила всё — как мы познакомились, как она училась и как умерла. И зачем.