Ведьмино кольцо. Советский Союз XXI века

— Вы не смогли уследить за Накоплением маргинальной массы, не смогли ее рассосать. И еще говорите о том, что за ней будущее! Если так — мавры будут вашим будущим! Накопление маргинальных масс — фундаментальная социальная ошибка, которая, как правило, ведет к революционным потрясениям!

Распайль тоже злился, но во многом разделял мнение Романова о европейской политике:

— Хорошо вам с вашими просторами, общинной традицией. Вам легко обустраивать электронные общины, наукограды, агломерации коттеджей в чистом поле. А у нас занят каждый клочок земли, все закрыто частной собственностью, а сейчас еще и природные катаклизмы из-за потепления — земля гибнет на глазах. Отсюда и нехватка продовольствия, военные потрясения только обострили проблемы, доставшиеся еще со времен Депрессии.

— Общинную традицию, между прочим, не легко было восстановить. Да и просторы такие, что французы не поедут их осваивать. Чукотка — это совсем не Нормандия.

— Почему бы не попробовать? Какая-то часть активных маргиналов с удовольствием сменит скуку Парижа на авантюру жизни в Сибири.

— Вот! — остановила их Аника. — У вас есть вторая за день конструктивная идея. Серж вполне может договориться о такой программе в России.

Сергеич чувствовал вдохновение деспота, который перекраивает жизнь по собственному произволу. Все казалось возможным. Где достать продовольствие, чтобы накормить Париж, пока их реформы не наберут обороты? И снова Сергеич шокировал Дани:

— Заложить парижские музеи!

Распайль, который уговаривал уже третий бокал вина из купленной Романовым бутылки, молча бросился на Романова с кулаками, но Аника хладнокровно прижала его к столику.

— Ну что ты, дурашка, все равно из Парижа ничего не уйдет. Просто город должен создать музейную корпорацию, которая будет доить туристов круглосуточно, а не несколько часов, как сейчас. А владельцами половины корпорации будут крестьяне со всего мира, которые предоставят вам продовольствие. Они даже не соберутся никогда все вместе, но зато будут считаться совладельцами культурных сокровищ. Так что не бойся, Мона Лиза из Лувра не уедет, будет и дальше всех доставать своей улыбкой за конкретный энергоресурс, которым вам просто придется делиться с крестьянами. По сути, за нынешнее спасение вы делитесь престижем и частью будущих доходов. Плохо ли? У нас музейная корпорация вообще на треть принадлежит музейным работникам. Знаешь, как они пашут. Только появись у музея среди ночи — будут зазывать посмотреть их экспозицию.

— Ну, конечно, что у вас смотреть в русских музеях, — съязвил Распайль и тут же испугался. Возмущенный Романов замахнулся на обидчика русской культуры только что опустевшей третьей бутылкой. Но бдительная Аника спасла французскую историю от трагедии, схватив Романова за руку.

Когда они вышли из кафе, уже вечерело. По мере дегустирования вин все трое успели неоднократно поссориться и помириться и сейчас находились в состоянии братства и любви. Распайль вис на Анике, Сергеич обнимал их обоих. В этом состоянии они добрались до площади Республики, где все еще продолжались демократические камлания. Отодвинув охранника уверенной рукой, Дани ступил на лестницу к трибуне. Его тут же узнали и пропустили без очереди. Он преобразился. Дани поднимался по лестнице сосредоточенно и торжественно, так, как поднимаются на эшафот. Его лицо было одухотворено. Когда над площадью зазвучал энергичный ритм, обычно сопровождавший выступления Красного Дани, другие речи стихли, и только камеры СМИ стали стягиваться к статуе, вместо которой уже появилась фигура оратора.

В свете виртуальной подсветки Дани походил на статую мушкетера или Сирано. Он говорил фразами, отточенными, как клинок, и разил точно в цель, одновременно попадая в ритм мелодии. «Мастерство есть мастерство», — признал Сергеич. Призыв Дани к информалиату связать Францию воедино нитями дружбы дошел до адресатов. Романов опасался, что во Франции термин «информалиат» не очень распространен, но у слушателей не было сомнений в контексте — они и есть часть этой великой силы, этого творца нового счастливого мира, который наступит после войны.

Нос, руки, плечи Красного Дани жестикулировали в такт музыке и мысли, а невесть откуда появившаяся сигарета описывала в воздухе замысловатые пируэты, которыми Дани чертил будущее устройство Франции. И все понимали — это будет прекрасный храм. Коммуна? Конечно, Коммуна! Империя? Бог с ней, если они хотят — будет им и империя. Снизойдем до их опасений и предрассудков. Все, кто видели эту речь в СМИ, конечно, стали за Коммуну. Так это было красиво и романтично. Кто будет осуществлять декреты Коммуны? Те, кто за них проголосует и будет готов их выполнять. Правителями станут те, кем правят. Кто против, пусть живет в империи. Жалкая участь трусливого мещанина, который боится сделать шаг и доверяет свою судьбу наглому молокососу. Даже в рядах Белого Дани многие теперь были за Коммуну. Такую средневековую и архитектурно-культурную.