Ведьмино кольцо. Советский Союз XXI века

Поскольку Ольгу на некоторое время оставили в покое, она размышляла о некоторых неувязках в речи Анатоля. Годы общения с ним научили тому, что Анатоль специально подбирает факты, заражает тебя своей убежденностью, а потом ты выглядишь глупо, когда отстаиваешь эту позицию в компании Романова и его учеников. Они тут же применяют комплексный метод, раскидывают факты по системе координат, что-то добавляют, и картина меняется. Выясняется, что в речи патриота из патриотов опять кроется подвох, а в логике — прокол. Вот и теперь. Все понятно, нас окружают. Халифат, как гитлеровская Германия. Действительно, местами очень похоже. Но похитили-то ее зачем? По Анатолю, чтобы выведать что-то. Но ничего такого у нее не выведывали. Ее скорее воспитывали. Сначала Ольга даже думала, что из нее делают диверсантку. Но чтобы из похищенного среди российских просторов интеллектуала вылепить что-то в этом роде, нужны годы, а тут речь идет скорее о месяцах. Создавалось впечатление, что ее держат ради какой-то мирной миссии. В общем, непонятно.

Подошло время, когда по законам жанра политологическое напряжение нужно было разбавить голосом культуры. Сначала слово предоставили ведущим российским писателям Акулову и Пиранину. Акулов из студии в Новгороде сказал как надо: «Ситуация действительно очень напоминает то, что происходило перед нападением Гитлера на Союз (Акулов подчеркнул аналогию между двумя Союзами, не назвав аббревиатуру СССР). Агрессор уничтожает очаги европейской культуры по частям, захватывая то Францию, то Испанию. А мы ждем, как ждал Сталин, и дождемся». Дальше писатель хотел прорекламировать свой новый роман «Испанский миттельшпиль», где неутомимый Фантомасин должен был вступить в схватку с анархистским киллером Дуррути и раскрыть заговор нацистов в Барселоне. Но Саланас его выключил, боясь недовольства испаноязычной аудитории и обвинений в скрытой рекламе. Акулова зафиксировали с мудрым выражением лица, затем он плавно преобразился в Пиранина. Тот давал интервью на лоне природы, в духовном поселении «Аура», расположенном в меандре Таруски (так было сказано в титрах). Пиранин был настроен благодушно и высказался перпендикулярно происходящему: «Что войны. Бывало и покруче. Суть в другом. Девушку перекинуло через несколько морей, побило о камни тысячелетий, а она жива и здорова. Песчинка песчинкой, а как хороша…»

Ольга даже отвлеклась от своих странных мыслей и уже не знала, обижаться ей или принять комплимент. Но Саланас не понял, к чему это, и выключил русского созерцателя. Третьим представителем русской культуры была автор «Когтей» Марина Мурена (этот псевдоним скрывал весьма аристократическую фамилию, под которой Марина выступала прежде, пока у нее не пошел сериал о цивилизации трупоедов). Мурена была настроена, как всегда, уверенно и решительно: «Я не разбираюсь в геополитике, я писатель. Но я чувствую душу моего народа. И народ вам скажет: пора мочить». Мощный компьютер на секунду затормозил перевод слова «мочить» на двести языков, дожидаясь контекста. «И в этом мы, деятели культуры, должны наш народ поддержать. Как говорил один ретроград, но верно говорил, мочить, и при том в сортире». Видавший виды и слыхавший слыхи компьютер продолжал мучиться, пока эксперт по российской политике не дал ориентировку: «Надо их сокрушить. И как говорил один консервативный деятель, но верно говорил, крушить их надо везде, даже в туалете». Представители ста девяносто девяти языков решили, что у русских немного грубоватый юмор. Затем слово было предоставлено мировому телекритику Вилли Фознеру, который уже не останавливался девять минут, объясняя тем, кто еще по какой-то причине не понял, что каждый честный человек должен встать сегодня на баррикады цивилизации и дать вооруженный (это слово повторялось неоднократно) отпор наступающему варварству, фашизму, гитлеризму-сталинизму, хомейнизму-бенладизму.

Пока литераторы излагали, Саланас незаметно для зрителя вел диалог с микрофоном. Из наушника с ним беседовал человек, сидевший на трибуне, почему-то не оборудованной камерами. Более того, ни одна камера не могла снять эту трибуну. Да если бы и задела случайно, зритель не обратил бы внимания на человека с обычным лицом, практически слившимся с фоном. Голос человека был спокоен, но настойчив:

— Давай, Мачо. Надо ковать железо, пока горячо. Дай ей произнести речь, раскрути на призыв к Отечеству. Население Союза должно ринуться голосовать за войну с Халифатом.

— Конечно, нет проблем, Мастэр. Но я же не могу перебить старика Фознера, он нас всех на работу принимал. У него еще три минуты. Потом психолог с лодки не помешает, а дальше она. Если психолог ляпнет что-то не то, мы его реплику сотрем.

Мастэр настаивал, да так, что в голосе появились властные нотки, а на лице стали проступать жесткие черты. Но убедить не успел. Фознер, как истинный профессионал, закончил секунда в секунду, и перед Артемом включился микрофон.