Ведьмино отродье

А время шло. На Летний Поворот, то бишь на самый длинный день в году, в Дымске было гуляние. То есть это одним гуляние, пьянь да кураж, а другим держи ухо востро! Рыжий расставил стражу по постам, весь день был на стопах, умаялся. Потом, после гуляния, все помаленьку унялось, опять пошло по-старому: князь съехал, все свалил на Рыжего - и тот опять один по целыми дням судил, рядил да составлял "известия". Раз в месяц приходили письма от Юю. Потом вернулся князь и снова говорил о приисках, о будущем походе. А по ночам снился Лягаш. Однажды снились Выселки - бежали косогором, он кричал... Проснулся - нет, привиделось, не Лес это, а Дымск. На улице шел дождь. Начинало светать. А он лежал не шевелясь и хмуро улыбался. Бежал на четырех - приснится же такое! Да разве первый воевода бегает? Ему ж теперь даже на двух, пусть даже и рысцой, - и то не в честь, ему ж даже ходить, и то себя ронять! Он только выйдет на крыльцо - ему сразу каталку! Зимой волокушу. А тут...

А! И закрыл глаза. Просто лежал, тяжко вздыхал. Потом...

На Первый Желтый Лист был, как всегда, Великий Смотр. Еще за две недели до того отправили гонцов во все уделы. И начали съезжаться воеводы. Они тянулись в Дымск кто в лодках по реке, кто берегом на крашеных, увешанных висюльками каталках. Все как один они были холеные, надменные и ехали они неспешно, важно, с холопами и няньками, узлами всякого добра и снеди, под бубенцы и гиканье, пыль, топот, скрип. И каждого из них сопровождал отряд личной охраны - два, три десятка лучших, но удельных. Удельных лучших отводили на Пустырь, туда, где летние землянки. Там их определяли на постой, там их кормили, угощали брагой. А воевод, тех принимали в княжьей трапезной. И вот там...

Там это было обставлено так: тишина, полумрак - из-за того, что окна плотно занавешены, - и длинный пустой стол; в его дальнем конце, во главе, сидел князь на высокой скамье, а рядом с ним, но чуть пониже, Рыжий. Вот туда и входил воевода, за ним следом вносили подарки. Потом чернь уходила, воевода оставался. Князь на подарки не смотрел, садиться тоже не велел, а только, вдоволь насмотревшись на вошедшего, вдруг говорил:

- Кость в пасть!

- В пасть, - отвечал удельный, - в пасть.

И после кто из них сопел, кто щурился, а кто даже зевал. Но - это сразу чуялось - все как один очень сильно робели. А князь не угрожал и не рычал, как в мастерских, а начинал издалека. Сперва расспрашивал о близких, о дороге. Потом - о податях, о слухах, о границе. Удельный отвечал как только можно подробнее. Князь улыбался и кивал... А после, обернувшись к Рыжему, строго приказывал:

- А огласи-ка нам "известия"!

И Рыжий доставал из сундука густо исписанный листок, неспешно расправлял его...

"Известия"! Кроме Приемного Крыльца в княжьем тереме был еще и черный ход. И там, обычно по ночам, толпились ходоки - точнее, бегуны - со всей Равнины. Рыжий спускался к ним, уточнял, кто откуда, а после отводил по одному в укромный закуток, и уже там, с глазу на глаз, расспрашивал подробнее, записывал, сводил в "известия"... И вот теперь читал. Скажем, такое: Замайск, воевода-ответчик Всезнай. По свинам в том Замайске так: сокрыли молодняк в полтысячи голов и, закоптив, свезли в Фурляндию и продали, а прибыль поделили. Прибыль ушла мимо казны. Кроме того, в Замайске же змеиных кож в этом году было украдено... Также железа... Также юфти... Также рыбы... Или Горелов, воевода Растерзай. Здесь деготь... Так, еще дрова... Так, еще так... Глухов: ответчик Душила. Ну, здесь куда ни кинь: мед, сало, деготь, ягоды, грибы, потом еще... Всего не перечесть! Или Столбовск - там тоже самое! Такой же и Копытов. Такой же Погорельск. Такой же и... Да какой ты удел ни возьми! Воровство, воровство, воровство - везде все одинаково!

А воеводы - тут кто как. Одни кричали, что это напраслина, другие каялись, клялись, что больше никогда... Тем, кто покаялся, князь набавлял "урок". Тех, кто упорствовал, - опять расспрашивал, уже куда настойчивей, с пристрастием, ловил-таки на лжи и тоже набавлял урок - но уже вдвое. Один только Костярь - столбовский воевода - отвертелся. Князь побратался с ним и повелел, чтоб ходока-облыжника нашли и взяли под ребро, а после...

После было некогда. Когда сорвался Первый Лист, все воеводы были уже в сборе. Один Урван, хвостовский, так и не явился. Вместо него прибыл гонец и доложил: Урван, мол, ранен на охоте, приболел, не может встать и шлет князю поклон - нижайший. Князь, помолчав, сказал:

- Как жаль. Да, очень жаль, что его нет. Ну да и ладно!

И повелел немедля начинать. Сходили на Гору и подожгли Дары. Потом был смотр на Пустыре. Бил барабан, выли рога, пять сотен бравых молодцов сперва маршировали, пели, а после, разделившись надвое, схватились. Бой был хоть и потешный, но хорош. Народ, толпившийся вокруг, жадно глазел на это и орал:

- Бей! Бей!