Ведьмы горят на рассвете

«Лучше или хуже?» – спросила я, прижимая ладонь к своему новенькому шраму. Теперь я чувствовала её сердцебиение, ставшее чуточку быстрее и обеспокоеннее, когда она поняла, что её сестрёнка где-то пропадала, однако я мысленно приказала её сердцу ложиться спать, и оно меня послушалось с лёгкостью.

«Не уверена, – сказала Тата, натягивая одеяло повыше. – Целовалась с кем-то?»

«Может быть».

«Тогда лучше, Ямочка. – Она называла меня Ямочкой, только когда знала, что её слова заставят меня улыбнуться, когда на моих щеках появятся ямочки. – Лучше». В следующий миг она уже снова спала.

А я не могла уснуть. Была слишком взбудоражена, слишком воодушевлена произошедшим. Магия, она была правдой? Не сном? Если я лягу спать, силы ведь останутся со мной? Конечно, ведь у меня теперь был волшебный шрам, верно? Один крошечный шрам – малая цена за счастье. Хотя порез был свежим, кровь больше не шла, и всё-таки я решила забраться на чердак, чтобы найти на всякий случай бинт. Я перебирала там старые коробки всю ночь, тихонько, чтобы не разбудить маму с сестрой, и съела целую банку малинового варенья – с цельными и сладкими, как сахар, когда кладёшь на язык, ягодами.

А потом нашла стопку маминой старой одежды, нашла платье, которое никогда не видела на ней. Оно было мятое и пыльное, и слишком большое для моих всё ещё наполовину детских объемов, но я всё равно его натянула и уставилась на своё отражение в зеркале. Уставилась на воздушную юбку, на шёлковый лиф. Смотрела и мечтала, что в один прекрасный день буду носить подобный наряд и чувствовать себя гордой и бесстрашной.

И в тот момент я и правда чувствовала себя бесстрашной.

Это был хороший момент.

Теперь того платья нет, оно сгорело вместе с домом. И слова, что сказала мама утром после той ночи, когда я уходила в школу, звенят в голове. Она поглядела на меня, словно в трансе, её тонкая фигура выглядела хрупкой в дверном проёме, а губы беззвучно шевелились. Затем её взгляд сфокусировался на чём-то за моей спиной – на пустоте за моей спиной – и она вздохнула. «Что ты наделала, мой ангелок?»

* * *

Оступившись на точащих из-под земли корнях, ловлю равновесие за миг до того, как могла бы упасть. Аделард обеспокоенно косится на меня. Лаверна продолжает таращиться на вафлю в своих руках, однако аппетита у неё теперь нет, а выражение её лица мрачное и отстранённое. Мир же всех игнорирует.

«Что ты наделала, мой ангелок?»

«Обруби мне крылья, если это наконец подарит мне власть».

Я всё ещё помню свою горячую тревогу, вызванную мамиными словами в тот день, однако внезапно осознаю, что не могу тот момент представить. Не вижу маминого лица, оно затянуто пеленой словно небо во время грозы. «Это не хорошо». Пытаюсь представить лица Татии, Богдана, Влада… Пустота. «У меня в голове пустота!» Желудок сводит, будто завязываясь узлом от мысли об этом. А тот момент в доме, пламя, горячее и бушующее?.. «Ничего». Помню человека, глядящего на меня из-за огня: «Почему? – кричала я. – Я тебе доверяла. Пожалуйста!» – но не помню ни лица, ни глаз своего убийцы. Ни единой детали. В тот момент я не думала о деталях – всё горело, всё болело.

А потом воцарилась тьма.

Как я не осознала этого раньше? Отчаяние давит на плечи, и хочется завыть. Как же мне теперь жить? Я одна не только в этом городе – я одна в своих мыслях. В своём сердце. «По-прежнему мертва». А что, если я никогда уже…

– Пришли, – говорит Мир, когда мы выходим на поляну рядом с прудом. – Наконец-то.

«Я вспомню, должна вспомнить, – обещаю себе. – Но не сейчас».

Оглядевшись, понимаю, что никогда прежде здесь не бывала. На другой стороне пруда виднеются руины здания – вероятно, того самого, которое вдохновило на историю об утонувшем купце. И деревья, деревья, деревья…

– Пруд называют Плачущим, – говорит Аделард, сложив руки за спиной. – Иронично, правда? Учитывая, что кого-то тут нашли мёртвым. Что видишь, Ярослава?

Снова озираюсь. Они хотят, чтобы я дала им подсказку, но тут ничего кроме воды и листвы. И как я могу вообще им помочь, если только что осознала, что не помню даже себя? Не помню собственное лицо.

– Ярослава? – окликает меня Мир. В отличие от голоса Аделарда, моё имя, сорвавшееся с его губ, звучит как проклятие. Огонёчек было лучше.

Нет, не могу показывать им свои слабости, и без того уже многое на виду.

– Что вижу? – начинаю я, усмехаясь. – Грязь, воду, несколько уток. Кто я, по-вашему, адская гончая? Что я должна увидеть? Я не умею чуять кровь, не пронзаю землю лазерным зрением. Призраки со мной не говорят.

В глазах Мира вспыхивает нетерпеливая, сердитая искра. На нём сегодня серый костюм и светло-серая рубашка под пиджаком; цвет придаёт ему некую властность, однако ещё и подчеркивает его бледность. Странно, что я не заметила этого ещё вчера – он почти что болезненно бледный.

– Давайте начнём с чего-нибудь простого, – предлагает Аделард, вставая между нами словно рефери на ринге. – Почему всё произошло именно в этом месте, Яра?