Ведьмы горят на рассвете

Мир поворачивает голову и – наконец-то – смотрит мне прямо в глаза. Под тяжестью его пронзительного, бездонного, всецело и резко заинтересовавшегося мной взгляда я нехотя сглатываю.

– И? – уточняет он. – Ты поверила в то, что тебе сказали?

– Демоны не ломают ноги.

– Ломают, если хотят, чтобы кто-то подумал, что они люди.

– Так поэтому ты решил, что меня убил Влад? Потому что веришь в глупую старую сказку о том, что существует бессмертный демонический сын первого ведьмака и первой ведьмы, и думаешь, что это Влад?

– Это два вопроса, – Мир мрачнеет. – Две правды.

– Тогда задай и мне два.

Рука Мира по-прежнему очень близко к моей, и что странно, он не отступает. Наоборот, точно переминаясь с ноги на ногу, делает маленький шажок в мою сторону.

– Ты же помнишь, что не можешь солгать человеку, у которого есть сигилльный шрам, верно? – спрашивает он, помедлив.

Сбитая с толку его намёком, я не сразу нахожу, что ответить. Мир что, только что признался, что Влад наделил и его магией? Что он чувствует, как я сейчас нервничаю? Как у меня только что чаще забилось сердце в ответ на его шаг ближе ко мне? Неужели заставляет моё сердце биться чаще он? Но ведь если магия и правда текла по жилам Мира всё это время, он знал, что я чувствую с того самого момента, как я открыла глаза на кладбище. Зачем тогда задавал столько вопросов, если мог просто прислушаться к моему сердцебиению? Если мог заставить меня чувствовать что угодно, заставить испытывать отчаянный страх или дурманящую симпатию и убедить в чём угодно, зачем пытался договориться и предложил мне год жизни?

– Я могу просто перестать говорить, Мир.

– А мне и не нужны твои слова, чтобы знать правду. – Новый шаг. Ещё несколько таких фраз, ещё несколько шагов, и он зажмёт меня у стены для фильмов, рядом с которой мы стоим. Но он ведь не станет так делать, правда? Да и зачем? Нет, он избегает даже мимолётных прикосновений ко мне, я ему противна.

– И в чём же заключается моя правда? – тревога, то ли моя, то ли уже напускная, разливается горячей волной под кожей.

– Начнём с того, что я тебе не нравлюсь. – Ещё шаг. Ветер проносится между нами, растрёпывая вороные локоны Мира. Волосы у него достаточно короткие, чтобы назвать причёской, однако и достаточно длинные, чтобы можно было убрать локоны за уши, и я ловлю себя на мысли о том, что хочу протянуть руку и исправить созданный ветром беспорядок. «Прямо сейчас мне не нравится, что я предпочитаю тебя одиночеству».

Нет, это не по-настоящему.

Я не боюсь.

Не очарована.

Может, это чувства Полины, а не магия? Дежавю? Может, они вдвоём когда-то уже стояли на этой самой крыше, и Лав когда-то уже ревновала их? Единственный фонарь в углу отбрасывает на нас свет, и лицо Мира похоже на узор из теней, пробуждающих воображение. Его челюсть и скулы бледны, словно вырезаны из мрамора, как статуи ангелов на мостовой, а мрак клубится в его глубоко посаженных глазах, будто он и не человек вовсе. Кем бы ты ни представлял этот мрак – это он. Он мог бы даже быть Владом. Мир ни капли не похож на Влада при свете дня, однако здесь и сейчас… «Давай сыграем в игру». Он ведь не хотел рассказывать мне свою правду, а хотел послушать мою. «И? Ты поверила в то, что тебе сказали?» Испытать меня.

Мысль как тупой нож, вонзённый в грудь собственными руками. «У Мира есть шрам. У Мира есть магия. Мир – ведьмак». И вот оно, то самое чувство, когда стоишь у смертельной пропасти: сдавайся в её объятия или беги.

Но почему же меня пугают его слова, а не он сам?

– Это всё, что ты можешь сказать? – я выпрямляю спину, бросая ему вызов, не позволяя себе стушеваться. Мир едва ли выше меня, и я использую это, покачиваясь на цыпочках, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Чтобы мы были на равных.

Он моргает, смутившись, и уверенность на секунду тускнеет в его глазах. Однако потом собирается с новой силой, угрюмой и тёмной, как копоть.

– Дело не в магии, а в том, что видно невооружённым глазом, – говорит он. – Я наблюдаю за тобой всего день и уже вижу, что ты отворачиваешься от каждой возможности, какая тебе выпадает.

«Я ищу возможности, придурок».

– Отшучиваешься, притворяешься, играешь в равнодушие, врёшь всем, включая саму себя, потому что… почему? – последний шаг, и я в ловушке. Мир теперь слишком близко, чтобы это можно было назвать вежливой дистанцией. Чувствую тепло его тела, загораживающее меня от ветра. Это беспокоит, это интригует и злит, это… не знаю, и не хочу даже думать об этом, но понимаю, что смогу даже дотянуться до его губ, если всё-таки позволю себе представить, что передо мной Влад. – Ожидаешь какого-то нападения, ждёшь войны, готовишься к предательству ещё до того, как то произошло? Потому что кто-то однажды предал тебя, хотя ты даже не помнишь кто, даже не говоришь, что чувствуешь на самом деле.

«Злость».