Ведро, тряпка и немного криминала (СИ)

Приносит откуда-то личное дело покойного Дениса, пространно, но малоинформативно комментирует каждый факт его биографии, дает записать адрес родителей и, сухо сощурив глаза, делится парочкой сплетен из разряда «забавно, да верится слабо». Наиболее ценное — то, с полгода назад в семье Костылевых умерла дочь.

В ответ на мой вопрос Борис Семенович сквозь зубы сообщает, что несчастная восьмиклассница повесилась в школьном туалете. Расширяю глаза, наивно удивляюсь, почему об этом никто не знает — директор недружелюбно отвечает, что это произошло в какой-то элитной школе для суперодаренных детей на другом конце города. Последняя фраза получается особенно сухо и мрачно — не то потому, что директор сочувствует несчастной семье, не то потому, что пытается не позволить себе выказать облегчение оттого, что тот, первый, суицид произошел не в его школе. Напрасно пытается — могу и нафантазировать, воображение хорошее.

Под конец Борис Семенович заявляет, что при последней встрече (еще до убийства) несчастный отец показался ему не особенно адекватным. Точнее, особенно неадекватным. Расшифровывать директор отказывается — косится на дверь, опять заявляя, что нарушает закон.

— Какой?

— Уголовный кодекс.

Допрос окончен, можете расходиться. Прощаюсь с директором, обещаю зайти на днях, расписаться в приказе об увольнении и забрать трудовую книжку, после чего, безработная и довольная, возвращаюсь домой. Казалось, чему тут радоваться, но настроение улучшается с каждым шагом. Как будто у меня вдруг прошел длительный насморк, во время которого я почти забыла, что значит нормально дышать, как будто весь день горбатилась на ниве генеральной уборки, а теперь прилегла на диван, как будто сбросила со спины какой-то тяжелый груз. Как странно. Пытаюсь анализировать свое состояние, даже слегка замедляю шаг — и вдруг осеняет.

Я знаю, где Гамлет!..

Торопливо раскрываю мешок, заменяющий дамскую сумочку (а ведь успешно заменяет — вещи теряются только так). Нашариваю старенький телефон, нажимаю кнопочку вызова, долгое время слушаю гудки и наконец…

— Алло, Марина? Что-то случилось?

— Здравствуйте, Федор Иванович! — большинство знакомых начинают с банального «как дела», но я экономлю деньги на телефоне и сразу перехожу к делу. — Вы знаете, где Гамлет?

— Кто?

Похоже, следак на работе. Надеюсь, что я не сильно его отвлекаю.

— Гамлет. Это скелет, которого мы нашли на даче, там еще был номер, и вообще…

— Я понял. Это вещественное доказательство, мы направили его на экспертизу. Мало ли что…

— Понятно.

В его голосе вселенская печаль трех поколений ментов, перемешанная с какой-то жертвенной решимостью. Примерно с такими же чувствами я бегу разменять последнюю сотню, чтобы подать бедной бабушке из подземного перехода.

— Не беспокойтесь, скелет в надежном месте. Он никуда не исчезнет. Если хотите, могу свозить, показать…

— Ой, Федор Иванович… — надеюсь, что он не слышит, какая дурацкая улыбка расползается на моем лице. — Нет, нет… спасибо…

— Пожалуйста… с вами все в порядке?

Конечно, в порядке! Лучше не бывает.

Теперь. Я. Знаю. Где. Гамлет.

И важно не столько его точное положение в пространстве, сколько то, что он уже никуда не денется и никто не сможет обвинить меня в его краже.

Главное, не озвучить причину радости, а то сочтут ненормальной — а мне только психушки и не хватало.

Так сказать, для комплекта.

— Спасибо, Федор Иванович! Все просто отлично! Спасибо! — щебечу я, а Хучик молчит. Переваривает, видать — или занят. Кто их, следаков, знает. — Ой, я побежала! До встречи!

— Нет, с вами точно все нормально?

Какие все же у нас подозрительные менты!

— Нормально, нормально, спасибо!.. — и отключаюсь. Как здорово!..

Добегаю до дома за пятнадцать минут и… улыбка мгновенно сползает с лица, стоит мне разглядеть небритое, в кое-то веке не дышащее перегаром «тело» бывшего мужа, Петьки.

Петька нарезает круги в районе подъезда. Сухо киваю ему в знак приветствия и торопливо ныряю в подъезд, но эта зараза бросается следом и топочет по лестнице, бормоча:

— Э-э… ну-у… эта…

— Слушай, давай поконкретней?

Бывший муж недовольно супит белесые брови и начинает пространную речь.

Ну… если отбросить эпитеты вроде «путана, в отсутствие мужа удовлетворяющая весь подъезд независимо от пола и возраста», «тупое ленивое существо», «овечка с кучей заскоков» и т. д. (в его исполнении все короче и нецензурней), то он предлагает начать все заново. Пока мужик формулирует речь, я открываю дверь и напряженно замираю в дверном проеме. По счастью, он не рискует врываться силой — надеется на мирное урегулирование конфликта. Ну и пускай. Перебьется — я как-то не собираюсь бросаться ему на шею.

Минут через восемь, сообразив, что я пропускаю его реплики мимо ушей, Петька начинает гнусить:

— Это ты во всем виновата, если бы ты не села в тюрьму, я стал бы учителем, инженером, приличным человеком, я и пить-то начал из-за тебя, я же люблю тебя, дура, а тебе наплевать, уголовница…