Веер с гейшами

КамАЗ споро поднимался по перевалу, приближаясь к самой высокой его точке. И с этой точки открывались такие просторы, что Ольге казалось: она — птица. С высоты ее полета видны, насколько хватает взгляда, сопки, сопки, сопки. И тонкая лента речки внизу. И два моста рядышком: старый и новый. Арки старого деревянного моста делали его легким и невесомым, издали казалось, что он как бы парит над руслом реки. И даже не верилось, что построен он зеками в середине тридцатых годов и что еще лет пять назад он принимал на свою арочную спину тонны грузов. Новый бетонный мост выглядел обыкновенным трудягой, пропускавшим в день когда-то по нескольку сотен, теперь — десятков тяжелых машин и пару-тройку легковушек, рискнувших пробираться по грунтовке в Магадан и обратно. Все товары для области завозились только из Магадана, портового города, и колымские мосты и дороги безропотно несли свою службу, в прямом смысле являясь артериями края. Асфальт не выдержал бы бешеных перепадов температур — летом до тридцати пяти тепла, зимой до пятидесяти шести мороза, — полопался бы. Да и как закатить асфальтоукладчик и каток на тысячу с гаком метров над уровнем моря? Поэтому дороги на колымской трассе были особенными: покрыты специальным грунтом, дорожники называли его «оптималка», который в хорошую погоду был твердым, как асфальт, а в дождь раскисал, и тогда грузовики разбивали дорогу в колеи, и дорожники ровняли ее грейдерами.

В КамАЗ рано утром Ольгу посадил Виктор Иванович — похлопотал за нее на своей автобазе. Ольге вдруг так не захотелось ехать в губернаторской свите! Ей захотелось побыть в покое, без знакомых людей. Отдыха захотелось. С отъездом Нюськи Лобанов стал просто невыносим. То ли Ольгина защита от него плохо срабатывала, то ли он почувствовал, что Ольга размякла от событий последнего месяца, во всяком случае, нападал он все злее, искал, как зацепить ее побольнее, и последнюю неделю Ольга прожила под беспрестанный фон его замечаний, одергиваний, нотаций и разборок, где рефреном звучало что-то о ее мужиках и блядских наклонностях. «И что ж его так разобрало? На рыбалке своей, что ли, надорвался? Не буду о нем думать. Подумаю лучше о Женечке». Ольга улыбнулась, вспомнив вчерашние посиделки у Мухина. Гостями оказались только они с Танькой, но Женечка настряпал так, будто собирал банкет средней руки. Манты — большие паровые пельмени — просто исходили соком и таяли во рту. Женечку научил их лепить оператор с телевидения, узбек Миракбар. (На полкило мелко порубленной баранины взять стограммовый кусочек курдючного сала, добавить по полкило нарезанного кубиками лука и тыквы. Фарш посолить, поперчить. Крутое тесто тонко раскатать, нарезать большими квадратами, в середину квадрата класть столько фарша, чтобы они были полупустыми и оставалось место для сока. Готовить на пару сорок минут. Есть руками.) Миракбар и мантоварку привез из очередного отпуска. В исконно узбекский рецепт Женечка внес свои коррективы. Вместо курдючного сала — где его взять в Магадане? — положил в фарш жирное мясо курицы, тыкву заменил на кабачок. Но все равно было так вку-у-усно! И баклажаны он пожарил замечательные, и лобио из зеленой фасоли с кинзой и чесноком получилось великолепное.

Ольга, которая любила поесть, но терпеть не могла готовить, отвела душу на месяц вперед.

Танька, всю дорогу бурчавшая: «Только из-за тебя иду, чревоугодница», — держалась скованно первые минут пятнадцать. Потом оттаяла от вкусной еды, от заботливого Женечки, который пытался подсунуть ей лучшие кусочки: «Танечка, вот это попробуй, баклажанчики изумительные. Фасоли положить? Картошечки возьми, молоденькой. Грибков хочешь?» — «Ты что, задумал меня закормить до смерти? Для этого зазвал? Вон, Ольгу пичкай. Или Юрочку своего», — в конце-концов не выдержала Танька. Юрочка и так уписывал за обе щеки, без уговоров. Наверное, старался рот занять, чтобы с гостями не разговаривать. Он не знал, как к ним обращаться. Заикнулся было сказать что-то вроде «тетя Таня», поперхнулся от Танькиного изумленного (тоже мне, племянничек!) взгляда и пуще прежнего заработал челюстями.