Вейн

Вцеслав потер переносицу, щуря воспаленные глаза.

– А у тебя точно не получится? – спросил он. – Хотя бы пацана.

– Ты же знаешь, какой из меня поводырь. А через этот узел даже курицу не протащишь. Сам щемился, как кот под забором.

Вцеслав тем же движением, что и сын, взъерошил волосы.

– Я, конечно, пошлю еще связных, но шансов у них мало. Роту сюда перед учениями перебросили, местность не знают. Думал, сам пойду, на лейтенанта крепость оставлю. А потом глянул: совсем зеленый, не справится. Так что ты для нас – чудо. Если не будет приказа, все ляжем.

Шэт! Нашли дар пресветлой!

Вейн встал, оттолкнувшись от стола кулаками.

– Прости, Вцеслав, но это не моя война, чтоб я на ней погибал. Работает рация, нет – хрен его знает. А мне голову подставлять. Чудо ему! Да от ваших минометов ни одно чудо… Я не сумасшедший! Я жить хочу. И вы не ждите, сматывайтесь. Ну что за дурь? Какой, на хрен, приказ?!

Взвизгнуло совсем рядом, дрогнула стена – и та, Старой крепости, и еле заметная Цитадели. Дан понял, что сидит, навалившись плечом. Поднял руку, тяжело, медленно. Было страшно: если под пальцами окажется шершавый камень, значит – все. Он там, в Старой крепости, и не успел уйти до бомбежки…

– Вцеслав!

Подполковник смотрел на карту.

– Ты сам говорил – военная судьба. А я погоны не надевал, тем более – ваши!

Нарисованный лес занесло песком. Колыхался язычок пламени, ставя на стекло траурные отметины.

Вцеслав поднял голову.

– Ты бы поторопился, – сказал спокойно. – А то и вправду прилетят.

Вейн долго застегивал куртку, путаясь в шнурках и петлях.

– Презираешь? Твое право. Только никто из наших не согласился бы. Никто!

Крикнул – и осекся. Грин.

– Ладно, признаю, есть один ненормальный. Здешние ориентиры Алекс знает? Ну вот и отлично. Поищу его. Встречу – передам. Записки, где могу, оставлю. Больше ничего не обещаю. Это не моя война.

Слова, сказанные когда-то, царапали губы острыми краями, и кровь бежала по подбородку. Дан облизнулся, но вместо солоноватого привкуса ощутил пресную воду. Открыл глаза. Над ним стоял перепуганный Юрка. В руке – фляга, перевернутая горлышком вниз.

– Я же предупреждал, тронешь воду – пальцы переломаю, – прохрипел Дан. – Наклонись.

Пацан растерянно послушался.

Ударил вейн расчетливо – для науки, чтобы нос не сломать, а только расквасить. Мальчишка плюхнулся на задницу. Фляжка загремела, гулко ударяясь боками.

– Меня не волнует, что ты теперь будешь пить. Ясно?

Юрка промокнул рукавом нос и кивнул. Глаза спрятать не успел, и Дан усмехнулся его ненависти. Дурачок. Рано еще.

– Пошли.

Ближе к башне северный переход сохранил крышу. Пол выровнялся. Лучи, падая из бойниц, резали полумрак кусками. Кто-то надоедливо вызывал по рации Жука. Сорванный голос матом поднимал в атаку. Вейн шагнул через порог – и стало тихо.

Чудовищный жар, расплавивший все окрест и подтопивший каменные стены, почему-то не тронул небольшой зал. Сохранились на полу шершавые плиты с блестящими капельками слюды. Стены поднимались плавными арками, смыкаясь вокруг окошка в центре купола. Виделся кусочек неба, казавшегося недостижимо далеким отсюда. Столбом падал свет. Тут не было алтаря, не было креста, даже самого простого, высеченного на камне. Мощь укреплений наводила на мысли скорее о войне, нежели о молитве. Но войдя в башню впервые, Дан выдохнул: «Иша пресветлая!» И никогда более не думал об этом месте иначе, как о часовне. Он и сейчас нашел среди амулетов крестик: «Милосердная и всепрощающая, даруй благо детям твоим, грешным и неразумным».

Странно, но впереться сюда с конем не казалось святотатством. Зато на Юркины шаги Дан ревниво оглянулся и цыкнул, чтобы пацан не шумел.

Ну, помоги, пресветлая! Не отвернись, святой Христофор, покровитель путников!

Вейн вдохнул, ловя горькие полынные нотки. Щекотно прошло вдоль позвоночника, потрогало ледяными пальцами желудок.

– Что-нибудь чуешь? – спросил у мальчишки.

Юрка шмыгнул носом. Глаза у него стали удивленными и почему-то обиженными.

– Пахнет. Табаком с ромом.

Надо же.

– Здесь узел. Очень мощный. Нет, самый мощный из мне известных. Повезет – шагнем прямо к Бреславлю.

– В межсезонье? А разве можно?

– Тебя забыли спросить, можно или нет! За пояс держись. Уздечку на кулак намотай.

Мальчишка послушно уцепился. Нервно фыркнул Дану в шею Кысь.

Вейн шагнул в пятно света, и запах полыни стал гуще. Подернулись дымкой стены. Так, ориентир – площадка у Пастушьих ворот, устойчивый, даже пьяный в зюзю уцепится. Хрустнул позвоночник, точно Дан вскинул на плечи мешок с зерном. Заложило уши, и сквозь тугую воздушную подушку послышались голоса.

– …гусиные шкварки. У свиных – не тот вкус!

– Жрать хочу, – проскулили в ответ.

Показался столбик, один из десятка ограждающих узел. Близко – руку протяни. Дан и протянул, но вместо резного дерева схватил воздух.

Скрипели колеса.

– А ну, стой! – возмутился тот, что толковал про шкварки. – Деревенщина! Порядка не знаешь?

Из тумана выплыл задок телеги, за обрешеткой брыкался и повизгивал мешок.

– Дак это… утром уплочено было.

Мужицкая спина в пропотевшей рубахе изогнулась, плечо возмущенно вздернулось.