Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей

Для наших целей, однако, важнее другой вопрос: как способность природы создавать удивительные узоры мимикрии находит отражение в набоковской игре с замысловатыми циклами обратной связи в его лучших произведениях, включая «Дар»? Начнем с того, что сама структура этого романа с туманными переходами повествования с первого лица на третье и обратно, с сюжетом, выстроенным наподобие онегинской строфы, которая сама по себе сродни генетической карте для создания бесчисленного множества смыслов из одной последовательности (схемы рифмовки), со слиянием личной и литературной истории («от Пушкинской до улицы Гоголя») – все это ставит перед читателем нелегкую задачу понять это хитросплетение как «открытую» или «закрытую» систему либо как одновременно «открыто-закрытую», т. е. как цикл обратной связи. Возможно, эта сложная многослойная структура служит отражением в литературе все той же описанной Денисом Ноблом биологической относительности, только в данном случае многоуровневый танец выражает эволюцию жизни в природе по мере того, как она становится все более насыщенной культурой, сознанием,

творением? Аналогичным образом, можно ли объяснить спирали и сферы, присутствующие в рассуждениях Набокова о времени, проследив их истоки в представлениях символистов о вечном возвращении, в бергсоновском облаке «творческой эволюции» или в некой глубинной биологической когнитивной интуиции? «Спираль – одухотворение круга. В ней, разомкнувшись и раскрывшись, круг перестает быть порочным, он получает свободу […] Цветная спираль в стеклянном шарике – вот какой я вижу мою жизнь»327.

Здесь Набоков вновь идет рука об руку с Добржанским, который так описывает композиционистскую эволюцию индивидуального организма:

Индивидуум начинает свое существование как оплодотворенная яйцеклетка и далее развивается через сложную серию трансформаций. Формируемые структуры и функции организма согласуются друг с другом не потому, что они заданы некой изначальной направленностью, именуемой «телос», но потому, что развитие индивидуума является частью циклической (или точнее, спиральной (выделено мной. – Д. Б.)) последовательности развития всех его предков. Индивидуальное развитие скорее ориентировано на свое окончание, нежели определяется своим началом [NB:

воспроизведение по образцу]; органы в процессе развития индивидуума формируются для последующего использования, поскольку в процессе эволюции они формировались для текущих потребностей. Развитие индивидуума может быть понято как часть эволюционного развития вида, но не наоборот328.

О прозе своего отца, которую он начинает понимать лучше благодаря чтению Пушкина, Федор говорит так:

…самое тело, движение, склад всего труда [«Бабочки Российской Империи»] затрагивает меня в профессионально-преемственном смысле. Я вдруг узнаю в слоге моего отца истоки собственной прозы: брезгливость к замазке и размазыванию, взаимная приспособляемость мысли и слова […] и я не думаю, чтобы развитие этих черт под моим часто вычурным пером было актом сознательной воли329.

Это развитие представлено здесь как чисто психологический процесс, что вновь напоминает нам о Соловьеве и его «одухотворении материи» и природы, в том числе «мыслящей себя» природы человека. Возможно, «тело, движение, склад» культурного конструкта – это не просто фигура речи. Как сформулировал зоопсихолог Николас К. Хамфри: