Почему человек без свойств? Потому что свойства - фальшь. Только искренность, природность, подвижность, изменчивость творят чистоту, только "свойства" ее омрачают. Ульрих - человек многих возможностей, все остальные герои - роли, маски, догмы, машины. Таков Туцци, который с самой чистой совестью подаст знак к началу войны, хотя сам не в силах пристрелить даже одряхлевшего пса. Он - роль; прочее, за ненадобностью, отмирает. Таковы генерал Штумм, банкир Фишель, миллионер Арнгейм. Но и другие герои, далекие от профессионализма, изливающиеся логосом интеллектуальные бездельники, как и интеллектуалы-философы, националисты, декаденты, профессо
663
pa - всё те же "профессионалы", индивидуальность которых сокрыта за ролью, которую они играют, за фактом, к которому они причастны. Все они, как сказано в эпиграфе, одинаково способны на людоедство и критику чистого разума.
Если убийца действует деловито, это квалифицируется как особая жестокость; если профессор продолжает свои вычисления в объятиях супруги, это толкуется как верх сухости; если политик идет в гору по трупам, это, в зависимости от успеха, именуется подлостью или величием; а от солдат, палачей и хирургов прямо-таки требуют как раз этой самой непоколебимости, которую в других осуждают.
Да, свойства обладают свойством отделяться от человека и существовать как бы сами по себе, независимо и непротиворечиво... Быть индивидуальностью трудно во все времена, но никогда плата не была столь высока: бессовестность, ханжество, ложь. Слава богу, мы живем лишь в начале новой эры - эры эврименов, колосьев, колесиков, винтиков одного огромного механизма, где свойства вообще не нужны - только функции.
...кто сегодня может сказать, что его злость - это действительно его злость, если его настропаляет так много людей? Возник мир без свойств - без человека - без переживающего, и похоже на то, что человек уже вообще ничего не будет переживать в частном порядке и приятная тяжесть личной ответственности растворится в системе формул возможных значений.
...И среди этих раздумий Ульрих вдруг должен был с улыбкой признать, что он при всем этом - некий характер, хотя характера у него нет.
Этика Музиля - гармоническая цельность добра и зла. Внутренняя противоречивость всех когда-либо созданных моральных заповедей - яркое свидетельство непонимания великими законодателями этой неотделимости. Все требования морали, говорит Ульрих, обозначают некое мечтательное состояние, уже ушедшее из правил, в которые их облекают.
...Морали нет, потому что ее нельзя вывести из чего-то неизменного; есть лишь правила для бесполезного сохранения каких-то преходящих условий.
664
Исключение подтверждает правило - вот самое моральное из всех положений! - восклицает Ульрих-Музиль. Что дадено королю, то недоступно холопу, - самый примитивный срез древа аморализма. На высотах духа совсем иное: всё, что мы говорим, не соответствует действительности! Ибо старая мораль - кристаллизация внутреннего побуждения, совершенно отличного от нее! Иными словами: нам хотелось бы того-то и того-то, но - вообще, у других; то же, что делаем мы сами... Нет, не зло сдерживается добром - просто работает мешанина культуры.
Музиль вводит даже понятие "динамической морали", требующей непрекращающихся поисков новых решений и нравственных моделей человеческого бытия. Герой Человека без свойств утверждает: "Прочные внутренние устои, обеспечиваемые моралью, мало что значат для человека, воображение которого направлено на перемены".
Этот порядок не такой прочный, каким прикидывается; любая вещь, любое "я", любая форма, любой принцип - всё ненадежно, всё находится в невидимом, но никогда не прекращающемся изменении; в нетвердом - больше будущего, чем в твердом, и настоящее - не что иное, как гипотеза, которую ты еще не отбросил.
...добро и зло не являются константами, а предстают функциональными значениями.
Следом за Ф. Шлегелем Музиль полагает, что для духа человеческого одинаково убийственно обладать системой и не иметь ее вовсе.
Р. Музиль: "Моей моралью, видимо, всегда была та, которую я в первом томе [Человека без свойств] охарактеризовал как своего рода джентльменскую мораль. Безупречный в повседневности - но над всем этим более высокий имморализм. Сейчас, однако, подошла пора делать выбор. Это, конечно, действие нашего века, обучающего нас азам истории".
Эстетика для Музиля не существует без этики, - и одна магия слов не дает ему удовлетворения. Более того, чем последовательней Музиль придерживается логической строгости в своих утопиях, тем неумолимей идут они к сокрушительному концу. И камень преткновения - именно этика. Герои Музиля в конечном счете мечтают о всеобъемлющей любви - к ближнему, ко всем людям, - но свои утопии они строят все-таки на отрицании всего наличного мира как
665
абсолютно буржуазного. Этику альтруизма они пытаются вывести из радикально-индивидуалистической посылки, и это порождает мучительный надлом в сознании и самих героев, и их творца - писателя Музиля.