Век испытаний

Закончилась его последняя лагерная зима, и Череп стал считать дни до свободы. Это должно было произойти в середине апреля – пятнадцатого числа, так что превратился и без того непроблемный для администрации Черепанов в тень зека. При вертухаях и гражданинах начальниках малейшим звуком не выдавал своего присутствия, отзывался исключительно когда вызывали, не дерзил и не активничал. Штрафной изолятор, а ещё чего хуже – довесок к сроку за какое-нибудь нарушение – это не входило в его планы.

Когда по бараку пошёл слух, что пришёл новый товарняк, уголовники возрадовались:

– О! Свежее мясо приехало!

И действительно, на площадке под самой высокой из четырёх вышек охраны на корточках, а кто и просто на земле, сидело лагерное пополнение.

Уважаемых воров в этом этапе не было – всё больше политика и молодёжь, считающая себя ушлыми уголовниками, так что – никакой самоорганизации на этапе не образовалось. Разбрелись по кучкам, как скотинка по породам, и ждали распределения по баракам.

После построения на плацу, переклички и приказа по отрядам новички побрели в свои новые дома.

Юные урки из тех, что на блатной педали, сразу искали своих соплеменников и после пары контрольных фраз на фене, как правило, громко ржали, определившись с пристанищем. Если кому удавалось на себе или в сидоре протащить что-нибудь ценное – махру, чай или вдруг сахар – так цены не было такому жильцу. Всё моментально уходило на общак, и курьер получал на время статус – перед братвой заслужил, потому как если бы попался, то посчитали бы ему рёбра, прощупали печень, а может, и почки в сапоги уронили бы. Почему на время – да бывало уже не раз такое, что занести в барак-то ума хватало, а вот не ошибиться потом – не хватало. Прокалывались молодые часто на мелочах или нечистоплотности, так тут же статус и заканчивался – братва откидывала его в начало барака, туда, где дверь и параша. Чем ближе к этому совершенно не почётному месту гнездился арестант, тем скуднее был его паёк, тем больше из его соседей имели право безнаказанно поднять на него руку, ну а об опущенных, конечно, речи не шло. Тут было всё понятно.