Век кино. Дом с дракончиком

Они расстались; и, подгоняемый страхом и нетерпением, Валентин помчался в театр, где, поджидая сыщика, старик костюмер вел неторопливую беседу со стариком гардеробщиком. Мрачноватый полумрак вестибюля с единственным горящим в виде факела светильником, с деревянными коричневыми панелями, с гулкими истертыми плитами — отсюда ушел Алеша в свой последний путь.

— Забрал он, бедняга, свою шапку кроличью и курточку, — повествовал гардеробщик прочувственно, в духе трогательной байки, — жиденькую такую — как говорится, на рыбьем меху — и сгинул.

— В половине шестого?

— Аккурат так.

— Здесь курить можно?

— А как же? Место для курения. — Валентин закурил, и старики со стеснительной жадностью набросились на его американские сигареты. — Вот тут вот он и ходил, курил, не слыхал даже, как я поздоровался.

— Двадцать восьмого ноября?

— Именно. В нервах, заметно было.

— Это, стало быть, после звонка, — подхватил Никита Всеволодович. — Точнее, после скандала с Гаврилой. Зашли мы в буфет, приняли по грамму…

— А вон и сам Гаврила. — перебил гардеробщик вполголоса; стремительная тень пронеслась по вестибюлю, хлопнули створки высокой входной двери. — Значит, к машине побег, не одемшись. Вечно впопыхах, будто куда опаздывает.

— Заводной, — подтвердил костюмер.

— Да, Никита Всеволодович, я просил вас узнать, кто Алешу позвал к телефону. И может быть, слышал разговор.

— Узнал. Администратор наш, в кабинет к нему позвонили — мужчина. Разговор такой: Алеша молча подержал трубку у уха, секунды три, и положил. Администратор еще спросил: разъединили, мол? Разъединили, он сказал и ушел.

— А Серж ему якобы сказал: «Сегодня вечером ваша жена улетает в Америку с дракончиком». Как же встретились соперники на набережной?

— А что, если в полшестого Алеша прямо в фирму ихнюю рванул? Тут любовник выходит — и пошло-поехало.

— Это мысль, — согласился Валентин. — Но от кого он мог знать, что Марк в «Страстоцвете»?

— Кто?

— Любовник Марины.

— Так вы этого «дракончика» вычислили?

— Да, третий компаньон.

— Вы настоящий сыщик! — восхитился старик. — Ну, от кого мог Алеша узнать? От того же Сергея Александровича, стопроцентно ему верить нельзя.

— Нашему бывшему Сергею Александровичу? — встрял гардеробщик. — Ловкий мужик, хитрован. Вот Алеша — тот простая душа… Можно еще сигаретку?

— Пожалуйста. Где у вас тут телефон-автомат?

— Вон в углу, под стеклянной крышей.

Валентин набрал номер Пчелкиных.

— Саш, есть новости?

— Пока тихо, никто не появлялся. Звонила некая Варвара Григорьевна, просила тебя срочно подъехать.

— Это Борина бабушка. Еду.

Зеленый камень

— Я вам утром звонил. Варвара Григорьевна.

— Ходила в милицию, через три дня можно подавать заявление, что Боренька пропал.

Наступила пауза; Валентин окинул взглядом иконостас, белоснежную пышную кровать в углу, цветы в горшках на подоконниках за уютной тюлью. Он медлил, зная, что вот-вот милый этот мирок разрушится.

— Но у меня надежда только на вас, Валентин Николаевич.

— Дело в том, что ваш внук…

— Он жив?

— Мне неизвестно, честное слово. Но он оказался более замешанным, чем предполагалось нами.

— Я знаю. — Варвара Григорьевна взяла со стола черный полиэтиленовый мешочек, слегка встряхнула, и на бордовый плюш посыпались банковские пачки «зелененьких». — Здесь сто тысяч.

Валентин пробормотал:

— Вот, значит, какую сумму Казанский ему за молчание отвалил. Немало.

— Из «Страстоцвета» Казанский? Он же в Америку уехал.

— Двадцать восьмого ноября они с Борей до Шереметьева не доехали. Был убит Алеша.

После молчания старуха сказала сурово:

— Такие деньги за молчание не платят. За пособничество.

— Это еще надо доказать. Где вы нашли доллары?

— В божнице за стеклом, за иконой Спаса Нерукотворного лежал черный мешочек. — Она на мгновение сникла, но тут же выпрямилась. — Я прибиралась к Рождеству — этой погани там не было. Погани — говорю я! Спаситель прогнал торговцев из храма. Это нечистые деньги, проклятые.

— Боря хранил мешочек у себя в столе, — пояснил Валентин. — Теперь понятно, почему он не захотел переехать к Даше, боялся за свои сокровища. Помню, как испугался он, что я будто бы в столе копаюсь. И переложил в более надежное, как он считал, место.

— Да, я только что прибиралась и до Пасхи, он знает, икон не коснулась бы. Но у меня привычка, как нервы разыграются, что-то делать… Хотя отвлечься невозможно, ничего не отвлекает. Деньги я нашла вчера днем.

— Почему же вы мне не позвонили?

— Мне надо было подумать. К пяти в храм пошла к вечерне, а когда вернулась, сразу поняла: тут кто-то побывал.

— По каким же приметам вы поняли?

— А вот смотрите. — Варвара Григорьевна поднялась и подошла к киоту. — Видите, божница на крючочек закрывается? Я деньги взяла и закрыла. А прихожу — крючок откинут.

— Это точно?

— Все точно.

— А мешочек вы с собой взяли?

— С собой, в сумочку положила.

— Значит, есть надежда, что ваш внук приходил, ведь только он знает, где сокровище свое спрятал.

— Где же он? — закричала бабушка. — Почему от меня прячется?

Валентин сказал медленно: