Век Людовика XIV

Он до последнего надеялся, что с помощью аргументов сможет вернуть к старой вере даже Голландию, Германию и Англию, и мы увидим, как он годами ведет переговоры с Лейбницем по поводу плана философа по воссоединению разорванных частей христианства. В 1688 году он написал свой шедевр, «Историю изменений протестантских церквей», которую Бакл оценил как «вероятно, самую грозную работу, когда-либо направленную против протестантизма». 115 Четыре тома отличались кропотливой ученостью; каждая страница была подкреплена ссылками — тип совести, который только начинал формироваться. Епископ сделал попытку быть справедливым. Он признавал церковные злоупотребления, против которых восставал Лютер; он видел много интересного в характере Лютера; но он не мог смириться с веселой грубостью, которая смешивалась в Лютере с патриотическим мужеством и мужским благочестием. Он нарисовал почти любовную картину Меланхтона. Тем не менее он надеялся, показав личные слабости и богословские споры реформаторов, ослабить привязанность их последователей. Он высмеивал идею о том, что каждый человек должен быть волен сам толковать Библию и основывать новую религию на новом прочтении; любой человек, знакомый с человеческой природой, мог предвидеть, что это, если этому не противостоять, приведет к дроблению христианства на множество сект, а морали — к индивидуализму, в котором инстинкты джунглей могут быть сдержаны только бесконечным умножением полиции. От Лютера к Кальвину и Социнусу — от отвержения папства к отвержению Евхаристии и Христа, а затем от унитарианства к атеизму: это были легко нисходящие ступени в распаде веры. От религиозного к социальному бунту, от тезисов Лютера к Крестьянской войне, от Кальвина к Кромвелю, от левеллеров к регоператору: это были скользкие ступени распада общественного порядка и мира. Только религия авторитета могла дать санкцию морали, стабильность государству и силу человеческому духу перед лицом недоумения, утраты и смерти.

Это был мощный аргумент, впечатляющий образованностью и красноречием, содержащий страницы, не превзойденные во французской прозе той эпохи, за исключением полемики и «Пенсеи» Паскаля. Он мог бы иметь больший успех, если бы его обращение к разуму не было заглушено обращением к силе в варварстве Отмены. В протестантских странах появилась сотня опровержений, обличающих притворство разума в человеке, который одобрял разорение, изгнание, конфискацию и рабство на галерах как аргументы в пользу католического христианства. И, — спрашивали возражающие, — разве в католицизме тоже нет разногласий? Какое столетие прошло без раскола в Церкви — римские католики, греческие католики, армянские католики, униаты? Разве не враждовали в тот момент янсенисты из Порт-Рояля со своими собратьями из Общества Иисуса? Разве галликанское духовенство, возглавляемое самим Боссюэ, не вело ожесточенные споры с ультрамонтанами, вплоть до раскола с Римом? Не так ли. Боссюэ боролся с Фенелоном?

VIII. ФЕНЕЛОН: 1651–1715

Благородного происхождения и с тремя именами, Франсуа де Салиньяк де Ла Мот-Фенелон был ортодоксален и честолюбив, епископ и придворный, королевский воспитатель и мастер прозы, но во всем остальном ему было не до Боссюэ. Сен-Симон был впечатлен:

Очень высокий, худой мужчина, хорошо сложенный, бледный, с крупным носом и глазами, в которых вспыхивали огонь и ум. Его физиономия, казалось, состояла из противоречий, но почему-то эти противоречия не были неприятны. Она была серьезной и в то же время галантной, серьезной и в то же время веселой; она в равной степени выражала доктора, епископа и аристократа; и, прежде всего, в его лице, как и в нем самом, чувствовались деликатность, скромность и, в высшей степени, благородство духа. Требовалось усилие, чтобы оторвать взгляд от его лица. 116

Мишле считал его «немолодым человеком с момента своего рождения» (un peu vieux dès sa naissance). 117- «немного старым от рождения» — плодом последнего расцвета стареющего сеньора в Перигоре, который, под стоны своих взрослых сыновей, женился на бедной, но благородной демуазель. Новорожденный сын был лишен средств к существованию, поскольку был посвящен в церковь. Воспитанный матерью, он приобрел почти женское изящество речи и деликатность чувств. Получив хорошее классическое образование от воспитателя и парижских иезуитов, он стал не только священником, но и ученым. Он мог переброситься языческими цитатами с любым еретиком, а писал по-французски нервно, деликатно и изысканно, на другом конце шкалы от мужественного и ротозейного ораторского искусства Боссюэ.