Кандинский, расцвет творчества которого пришелся на начало XX века, начинал как фигуративист, но вскоре стал смело экспериментировать с цветами, передавая с их помощью не только настроение, как Ван Гог, Мунк и Кокошка, но также сюжеты и идеи. К 1910 году его живопись стала еще геометричнее, абстрактнее. В поздних работах от фигуративизма почти не осталось следа. Мондриан также был сначала фигуративистом, но вскоре занялся деконструкцией образов в поисках универсальных аспектов формы (
Рис. 13–2. Андре Бруйе. Лекция Жан-Мартена Шарко об истерии. 1887 г.
Тем временем в художественном применении символов происходили принципиальные перемены. Зарождение новой иконографии началось в фигуративном искусстве, и в ее основе лежала не деконструкция существующих символов, а выработка нового языка. Эти изменения ярко проявились в Вене рубежа XIX–XX веков. Климт использовал символы, связанные с биологией, а Кокошка и Шиле использовали в качестве символов руки и другие части тела. Некоторые из этих символов, например жесты, восходящие к изображениям пациентов Шарко, служили художникам средством передачи смятения или безумия (
Эксперименты художников стали одной из причин, побудивших нейробиологов обратиться к проблемам базовых фигур, абстракций и эмоций. Исследователи задались вопросом, какие биологические механизмы лежат в основе “вклада зрителя”. Чтобы в этом разобраться, необходимо было узнать, как наш мозг, несравненный творческий аппарат, воспринимает произведения искусства, как он отбирает и представляет базовые фигуры и абстракции – “строительные блоки” зрительного восприятия. Кроме того, следовало выяснить механизм эмоциональных реакций зрителя на произведения искусства, а также механизм отбора и представления базовых эмоций.
В следующих пяти главах я расскажу о том, что нейробиологам удалось узнать о зрительном восприятии.
Часть III
Биология зрительного восприятия произведений изобразительного искусства
Глава 14
Обработка мозгом зрительных образов
Исследуя роль неоднозначности и “вклада зрителя”, Эрнст Крис и Эрнст Гомбрих пришли к выводу, что человеческий мозг, будь то мозг художника или зрителя, генерируя внутренние представления о видимом, работает творчески. Кроме того, они утверждали, что все мы в некотором роде психологи, потому что мозг любого из нас также генерирует внутренние представления о психике других людей: об их восприятии, мотивах, влечениях и эмоциях. Эти идеи сыграли огромную роль в становлении когнитивной психологии искусства.
Но Крис и Гомбрих понимали, что их идеи были плодом умозрительных рассуждений о вещах, недоступных непосредственному наблюдению, а значит, не поддающихся объективному анализу. Чтобы непосредственно исследовать внутренние представления, заглянув в черный ящик мозга, и увидеть, как деконструкция формы порождает базовые фигуры (“строительные блоки” восприятия), когнитивной психологии необходимо было объединить усилия с нейробиологией.
В этой и следующих двух главах речь пойдет об изучении нейробиологами зрительного восприятия. И восприятие зрителями произведений искусства, и их эмоциональная реакция зависят исключительно от активности нервных клеток в особых отделах мозга. Но прежде чем рассматривать нейронные механизмы, лежащие в основе зрения и эмоций, нужно разобраться в устройстве центральной нервной системы.