Вехи прожитой жизни

Однажды, чисто из любопытства, просматривал списки полицаев, ведь по этим спискам можно было изучать географию адресов, ранее проживавших по ним изменников родины. И вдруг внезапно наткнулся на фамилию Габеев, еще подумал, что это наверняка совпадение — ведь у многих народов нашей большой страны фамилии звучат одинаково. Например, у татар и башкир эта фамилия встречается довольно часто. Однако, когда прочел его имя и отчество, мне стало предельно ясно — этот экземпляр осетин, и звали его Сослан, а исполнилось ему на 1944 год всего лишь двадцать лет. Получалось по моим расчетам, что он 1923 года рождения. Вот ему не повезло, это был последний призыв на войну, следующий призыв осетин 1924 года рождения был отменен Сталиным ввиду резкого сокращения мужского населения в Северной Осетии. Я задумался, что будет с этим молодым парнем далее, и что он успел натворить противоправного, находясь в плену. Решил поговорить с ним в открытую, и, если у него был хотя бы один шанс, необходимо было дать ему им воспользоваться. Мне самому было двадцать пять лет, и в левом нагрудном кармане гимнастерки находился партбилет. Если бы оказалось так, что Сослан Габеев принимал участие в карательных акциях или истязаниях, я, не колеблясь, лично расстрелял бы его. Позвал дневального и приказал ему привести арестованного Габеева Сослана из такого — то блока. Минут через двадцать его доставили в дежурную, но, когда его ввели в помещение, он почему- то сразу уставился на меня взглядом, полным надежды. А дело в том, что любой осетин узнает своего по глазам, они у нас особые — добрые и откровенные. Я назвал ему себя, он тоже представился. И у нас начался неторопливый разговор. Беседовали около часа. В плен он попал под Великими Луками в ноябре 1943 года, затем находился в лагере для пленных, где- то под Могилевым. Отношение к пленным было ужасным, их гоняли на работы на бетонный завод и загрузку щебня, питания практически никакого не было. Многие умирали от истощения и тяжелой физической работы. Убежать не было никакой возможности, охрана лагеря была в основном из западных украинцев. За любую провинность они спокойно вешали на выходе из ворот. Трупы весели до пяти дней, это проводилось для запугивания военнопленных. Сослан с отчаянием посмотрел на меня:

— А что мне было делать, Георгий, сдохнуть от голода или наложить на себя руки. После тех издевательств, которые я вынес, мне каждый немец — враг, будь он трижды порядочным. Верить этим шакалам нельзя, их надо просто убивать. Георгий помоги мне вернуться на фронт, мне надо реабилитировать себя, вернуться домой с такой репутацией мне нельзя никак. Ты же знаешь, как у нас умеют в народе ставить клеймо на всю оставшуюся жизнь. Когда меня из лагеря вывели, то послали вначале в Могилев, где нам выдали немецкую форму и назвали нас вспомогательной полицией — шуцманшафт. Члены шуцманшафта носили немецкую военную форму со знаками различия «восточных батальонов», на рукаве мы имели нашивку с надписью «Treu, Tapfer, Gehorsam» — «Верный, Храбрый, Послушный». Нам объявили, что эту форму носят выходцы с Кавказа. Затем нам назначили и представили нашего командира — он был из бывших белоказаков, воевал под началом Врангеля. Сам выходец из Ростовской области — фамилия его Осмоловский. Когда меня вызвали сегодня, он просил передать, что, если ты ему не поможешь, он намеренно солжет на допросе, что я был карателем в подчиненном ему отряде…

— Хорошо, Сослан, ты сейчас иди в свой барак, тебя сопроводят два караульных бойца. Вижу, что ты не каратель и руки у тебя не замараны кровью невинных людей, но я не могу обещать тебе ничего, по поводу помощи с моей стороны, пока мы не доведем дело до конца, — с этими словами я отправил его обратно в барак и попросил бойцов привести Осмоловского, что был у него начальником. Бывший начальник полиции сразу повел себя дерзко и по- хамски, словно не был подследственным. Нагло заявил, что ему терять нечего и, если не помогут остаться в живых, то он с собой заберет на тот свет Габеева, оклеветав его на допросе, что тот якобы был активным карателем. Все это говорилось в присутствии двух конвойных…

А дальше произошло вот что. Отец, возмущенный поведением Осмоловского, приказал отвести его обратно в барак. Но затем передумал, опасаясь, что бывший начальник полиции может спровоцировать Габеева на конфликт, и отправил его в одиночную камеру. Затем доложил старшему по команде, своему непосредственному начальнику, о поведении Осмоловского и его угрозах в адрес Габеева. Сказал, что при этом присутствовали двое конвойных, которых также возмутило поведение Осмоловского. Капитан МГБ внимательно выслушал доклад отца и попросил написать на свое имя докладную о происшедшем, а от названных отцом конвойных объяснительные. В рапорте на имя начальника отец подробно указал обстоятельства происшедшего. Затем докладную и две объяснительные передал лично в руки капитану и обратился к нему с вопросом:

— Товарищ капитан, мне Осмоловского вернуть в барак, он сейчас в одиночной камере находится?