Вексель Судьбы. Книга 1 (СИ)

И с этими словами Лютов, со связанными за спиной руками, рухнул на колени. Его подхватили под плечи и поволокли на улицу, с помощью клина крепко затворив дверь в комнату, где остались сидеть арестованные охранник и водитель. По дороге Лютов стонал и пытался что-то рассказать о каких-то важных столоначальниках из префектуры и мэрии, которым он якобы должен был отдать большую часть украденных на арматуре денег, но поскольку на открытом пространстве его голос мог привлечь внимание, ему тоже вставили кляп. Лютова отвели в заросшую прошлогодними репеями балку, где находился водоём, из которого они черпали воду, крепко прикрутили к берёзе и завязали платком глаза. В напряженной вечерней тишине было лишь слышно, как разливается из кармана бывшего начальника жизнерадостная трель радиотелефона.

…Спустя десять минут из бывшей железнодорожной будки выдвинулись двое высоких молодых людей в хорошей одежде и дорогой обуви, один в шляпе, другой в кепке, с саквояжем и дорожной кожаной сумкой коньячного цвета через плечо. Следом за ними последовал смуглый низкорослый человечек в неопределённой одежде. Поднявшись на насыпь, двое остановились и обвели прощальным взглядом свой недавний приют со стоящим неподалёку большим чёрным автомобилем.

— Хорошая, должно быть, машина, — сказал Алексей. — «Land Cruiser». Действительно, сухопутный крейсер!

— Может, заберёте, а? — предложил таджик. — Я знаю ребят на авторынке, которые перебьют номера и сделают вам новые документы.

— Мы кражами и мошенничествами не занимаемся, — сурово ответил Петрович. — Ты же сам видел, что до добра это не доводит.

— А вы Лютова застрелили? — неожиданно спросил таджик.

— Нет, конечно. Пусть живёт, и те двое, что приехали с ним вместе, тоже пускай живут. Если, смогут, конечно.

— Зря… я бы застрелил.

— Я тебя не понимаю, Фирик, — возразил Здравый. — Ты же сегодня второй раз, можно сказать, родился, поэтому прежде всего должен радоваться жизни, а не вспоминать прошлые обиды. Да и мы же, как ты теперь хорошо видишь, отнюдь не кровавые палачи. Тоже, можно сказать, жизни радуемся вместе.

— Да, но они же вернутся на стройку и снова всё продолжится.

— Не продолжится. Они такое на очной ставке понавыкладывали, что теперь либо друг друга сдадут, либо сожрут с потрохами.

— Парнишку жалко, — заметил Алексей. — На нём ведь крови нет.

— Да, из этой компании он мне наименее неприятен. Но тоже, заметь, не дитя безвинное — многое ведь знал, а молчал. Через пару годков стал бы он по такой своей жизни вторым Лютовым.

— Не помрут они там, привязанные? — неожиданно поинтересовался подобревший Фирик.

— Исключено, — уверенно ответил Алексей. — С ними три радиотелефона и навигационное устройство в автомашине. Уже сегодня их друзья из полиции запеленгуют их и освободят. А может быть, они уже сейчас едут сюда во всеоружии. Поэтому нам следует поспешать.

Они ускорили шаг, и вскоре из-за поворота железнодорожной ветки показались станционные пути, на одном из которых стоял, полностью перекрывая вид на пристанционную улицу, длиннейший товарный состав.

— Ну что ж, Фирик, ты же Кулик! — произнёс торжественно Алексей. — Паспорт тебе вернули, угрозу жизни отвели. Теперь куда будешь двигать — к невесте в Дрогобыч?

— Да, туда, конечно. Но пока надо где-то здесь найти работу, я же не могу ехать совсем без денег.

— Пока ты будешь зарабатывать, хохлушка твоя за другого выйдет. Так что, гляди, — может, останешься насовсем в России?

— Нет, я в Украину хочу, в Дрогобыч. Там тепло, и люди там добрее.

— Ну, в Дрогобыч так в Дрогобыч! И в самом деле, нечего тебе по стройкам и рынкам шататься. Держи! — и Алексей протянул Фирику толстую пачку зелёных американских банкнот.

— Это — всё мне? — ошалело произнес таджик.

— Не совсем. Эти деньги мы изъяли у Лютова и будем считать, это зарплата твоя и твоих сгоревших товарищей. Поэтому сам разделишь и вышлешь их семьям. Договорились?

— Смотри, не напутай со счётом, — предостерёг Петрович. — А то — ты же сам говорил: адат и шариат. Это тебе не с нами язык чесать!

— Да что вы, товарищи! — радостно и взволнованно произнёс Фирик, принимая деньги. — Я всё разделю и отошлю их родным. Да и не в шариате дело. Я ведь ни в кого и ни во что теперь не верю. Наверное, я атеист.

— Ну, напугал безбожника! — усмехнулся Здравый. — Хотя — это как ещё посмотреть, безбожник я или нет. Куличи от тётки каждую Пасху получал. Только в тридцать восьмом остался без куличей, так как тогда шестидневку объявили сплошь субботником, и тётку припахали.

Услыхав про тридцать восьмой год, Фирик изумлённо вытаращил глаза. Петрович с сожалением подумал, что отныне ему не просто придётся тщательнее следить за языком, а тоже учиться жить с чистого листа…