Вельяминовы. За горизонт. Книга 3

– Никакого гимна, никаких демаршей… – он вспомнил, что старшая Куколка неизвестно зачем болталась в районе хоральной синагоги, – иначе вы сильно пожалеете, Надежда Наумовна… – Саша справился у ребят из группы наружного наблюдения. Те только развели руками:

– Вроде бы она что-то рисовала на улице Архипова, но, согласно инструкции, мы к ней не приближались… – Саша успокоил себя тем, что старшая Куколка собирается стать историком искусства:

– Она зарисовывала здание, это действительно памятник архитектуры…

Синяка на лице Нади никто не видел. Добравшись до квартиры, она прислушалась:

– Все еще спят… – Надя привалилась к стене прихожей, – Аня поверила, что я ночевала на Якиманке… – разговаривая с сестрой из кабинета бонзы, Надя приказала голосу звучать спокойно. Быстро нацарапав записку: «Не будить, устала на репетиции», она заперлась в гардеробной, где стояла узкая кушетка. Надя велела себе не плакать:

– Слезами делу не поможешь… – свернувшись в клубочек, она прижала колени к ноющему животу, – нельзя, чтобы Аня знала о случившемся… – Надя не сомневалась, что сестра, с ее стремлением к справедливости, начнет добиваться наказания для насильника:

– Бонза выйдет сухим из воды, – горько сказала себе Надя, – а нас подставят под статью и рассуют по колониям. Павла отправят в детдом, мы его больше никогда не увидим… – она сумела заснуть коротким, тревожным сном. Днем, поднявшись, она обнаружила на кухне весточку от Ани:

– Мы с Павлом после занятий идем в Пушкинский музей. Поешь, пожалуйста, это тебе можно… – Надя роняла редкие слезы в куриный бульон:

– Я не могу ни в чем признаться Ане, я должна оберегать ее и Павла. Синяк прошел, она ни о чем не догадается… – о визите в синагогу сестра ничего не написала:

– Она не скажет мне, что была на Лубянке, – поняла Надя, – она не захочет, чтобы я волновалась. Но я видела по ее лицу, она чувствовала, что я рядом… – позвонив Кате, получив номер телефона доктора, Надя договорилась о приеме:

– На следующей неделе, когда все заживет, – мрачно подумала она, – проклятая лубянская тварь пожалеет, что на свет родилась… – она выкинула окурок в форточку:

– Еще нет семи, а стемнело… – Надя поежилась, – скоро зима… – повернулся ключ в замке, она услышала веселый голос сестры:

– Вот и мы! Надеюсь, ты поела… – велев себе улыбаться, Надя пошла в переднюю.

Сигарета дымилась в хрустальной пепельнице, над кофейником поднимался ароматный парок. Аня безмятежно хрустела свежими вафлями. По дороге из Пушкинского музея сестра с Павлом забежали в Елисеевский гастроном:

– Я тебе купила виноград, – озабоченно сказала девушка, – тебе надо хорошо питаться, у тебя нагрузки. Но к вафлям ты не притронешься… – Надя полистала блокнот брата:

– Не притронусь. Павел, кажется, зарисовал все статуи…

Брат сопел в своей комнате, в компании мопсов, альбомов по искусству, привезенных комитетской машиной, оберток от американской жвачки и разбросанных по ковру кистей и карандашей:

– Аня его заставляет убирать, – слабо улыбнулась Надя, – но это как со мной, порядок в комнате быстро сходит на нет…

За ужином брат горячо рассказывал о статуе Давида работы Микеланджело:

– Во Флоренции есть много других скульптур… – он полистал принесенный за стол альбом, – смотрите, площадь Синьории с фонтаном Нептуна… – в рыжеватых волосах играли отсветы лампы, на носу рассыпались летние веснушки:

– Павел непохож на нас, – пришло в голову Наде, – как и на маму с отцом. Если он вообще был нашим отцом… – отослав брата в постель, вымыв посуду, Аня закрыла дверь кухни:

– Дай мне сигарету и включи радио, – велела сестра, – вчерашний день был интересным, если не сказать больше… – она начала с визита в синагогу. Аня рассказывала все очень подробно. Несмотря на нетерпеливость, Надя приучилась давать сестре время на разговоры:

– Она всегда обращает внимание на мелочи. Из нее бы вышел хороший разведчик… – Надя усмехнулась, – впрочем, нет. Она никогда не сможет поступить бесчестно… – даже в детстве сестра никогда не врала. Надя знала, что бесполезно полагаться на нее в случае шалости:

– Если меня спросят, я отвечу правду, – предупреждала сестра, – я не умею врать… – сама Надя врала лихо и с удовольствием:

– В Новосибирске мне только это и придется делать… – незаметно для сестры она сжала руки под столом, – бонза обещал, что меня снабдят другими документами… – Надя изображала сироту, студентку музыкального училища в Биробиджане:

– Станете на два года старше, – усмехнулся комитетчик, – по документам пройдете, как совершеннолетняя… – Надя мстительно подумала, что за изнасилование несовершеннолетней дают больший срок:

– Но он ничего не боится, – устало поняла девушка, – он мог действительно отдать Аню на растерзание тем зэка… – она очнулась от наставительного голоса сестры:

– Опять витаешь в облаках. Мы с тобой и Павлом пойдем на праздник, на горку… – Аня запомнила, как Фаина Яковлевна называет улицу Архипова, – а потом нас отвезут на Востряковское кладбище, к могиле мамы… – Надя услышала об оплаченном на пятьдесят лет вперед чтении кадиша по их матери: