Вельяминовы. За горизонт. Книга 3

– Наверное, сионисты, до войны их в Польше было много… – Саша открыл блокнот, – ладно, они сдохли в лагерях, туда им и дорога. Если Куколки поведут себя опрометчиво, они тоже сгниют на зоне. Теперь к делу, как говорится…

Отыскав чистый лист, он вывел четким почерком: «Отец Симон Кардозо».

Наум Исаакович подозревал, что повар на даче раньше работал в одном из советских представительств в США:

– Сырный торт он делает в нью-йоркской манере… – весело сказал он Саше, – черника поспела, ягоды пришлись ко двору…

Скорпион приехал в особняк с разрешения еще действующего главы Комитета, Шелепина. Начальство вызвало его к себе на следующий день после того, как Саша отправил наверх, как говорили на Лубянке, докладную записку:

– Очень толково, – одобрительно сказал Шелепин, – с польскими коллегами мы поговорим, но, я думаю, что у них не возникнет возражений…

Огромный кабинет, с вертушкой и картой СССР на стене заливало осеннее солнце. В антикварной вазе Саша заметил букет пышных хризантем:

– Наверное, с привезли с его дачи. Здесь раньше обитал товарищ Серов, а до него Берия и Ягода… – обстановку на Лубянке не меняли с довоенных времен. В кабинетах красовались тяжеловесные шкафы и столы, помнящие Дзержинского. По возвращении из Новосибирска Саша хотел проверить, как идут дела в квартире на Фрунзенской. Апартаменты обставляли заказанной по каталогу мебелью западного производства. На Фрунзенскую привозили антикварные ковры со склада Комитета и картину, увиденную Сашей у Саломеи Александровны. Поговорив с офицерами в хозчасти, он выяснил, что полотно лежит на складе:

– Руки не дошли вернуть его в запасники Русского Музея, – отмахнулся кто-то, – забирайте, товарищ Гурвич. Художник второразрядный, ничего выдающегося в холсте нет… – Саша любил Ленинград. Ему нравились серые, жемчужные тона на картине:

– Половицы тоже покрасили в цвет голубиного крыла. Белые стены, черная лаковая мебель… – он вздохнул:

– Не то, чтобы я много времени проводил на квартире… – Невесте предстояло увидеться с ним в скромной комнате товарища Матвеева:

– Но это по возвращении из Сибири… – Саша с аппетитом ел сладкий торт, – Шелепин сказал, что пока за посольством внимательно следят… – на приеме у начальства Саша убеждал Шелепина, что леди Августа Кроу приехала в Москву не просто так:

– Все решили, что она прикрывает миссию доктора Эйриксена… – Саша откашлялся, – и это верно, но, товарищ Шелепин, что, если в Москве у них действует давний агент… – Шелепин вспомнил доклад все еще зэка Эйтингона:

– Он тоже настаивал, что у британцев здесь сидит крот, с послевоенных времен. Ладно, мы усилим наблюдение за Софийской набережной…

Пока по сообщениям ребят, торчавших рядом с посольством, леди Кроу не выбиралась даже на мессу. Католические богослужения проходили в единственном действующем костеле Москвы, храме Святого Людовика Французского на Малой Лубянке. Шелепина раздражало религиозное гнездо, как он говорил, под боком у здания Комитета. В храме служили священники из Прибалтики:

– Лучше сказать, бандитские прихвостни, – подумал он, – половина тамошних ксендзов пять лет назад еще мотала срок в Караганде. Предыдущего настоятеля, американца, после войны выслали из СССР и правильно сделали. Теперь отец Кардозо учит русский язык… – по мнению Шелепина, верующие любой конфессии были подозрительны:

– Евреи шпионят в пользу Израиля, католики смотрят в сторону Ватикана, а православные, то есть истинная церковь, как они себя называют, вообще враги советской власти… – адепты катакомбной, ушедшей в подполье церкви, не признавали даже паспортов:

– Хрущев прав, – подумал Шелепин, – нескольких процессов мало. Надо продолжить антирелигиозную кампанию по всей стране. Давать верующим сроки, отбирать у них детей, одурманенных религиозной пропагандой… – сектанты увиливали от закона, стараясь не посылать детей в школы:

– Этим мы еще займемся, – сказал себе Шелепин, – но сначала новосибирская операция, и леди Августа, то есть Невеста… – старший лейтенант Гурвич попросил о встрече с консультантом, товарищем Котовым:

– Он хорошо знает запад, – объяснил юноша, – и католическую церковь. Он поможет в будущей работе с Монахиней… – так они решили назвать пани Дануту. Шелепин видел в искренних глазах юноши, что тот не врет:

– Эйтингон вряд ли обратится к нему с просьбой о помощи, – решил глава КГБ, – он профессионал старой закалки, он не будет использовать юнца. После отсидки он переметнется на серую сторону, и сам начнет искать свое потомство. Знать бы еще, что за козыри у него в рукаве… – через три года Эйтингон должен был выйти на свободу:

– Ему дали двенадцать лет, а не десятку, – усмехнулся Шелепин, – о чем он еще не знает. Судоплатову вообще отвесили пятнадцать, он еле избежал расстрела… – из Владимирского изолятора, где отбывал срок бывший начальник иностранного отдела НКВД, сообщали, что тот перенес три инфаркта и не вылезает из тюремной больницы: