Вельяминовы. За горизонт. Книга 3

– Сегодня сольное выступление, дирижера и оркестра нет, только фортепиано… – впереди показались белые колонны здания, – никто меня бы не отвлекал, но все равно лучше отдохнуть в отеле… – утренняя репетиция, превратившаяся в дневную, длилась восемь часов, с перерывами на кофе. В дни концертов Генрик почти не ел:

– Адели тоже кусок в горло не лезет, – подумал он, – но надо дать ей понять, что ее нынешняя форма, это предел. Она весит больше меня. Ей нет тридцати, пусть держит себя в руках. Когда родятся дети, когда она покинет сцену, пусть ест, сколько хочет… – Генрик был не против пышных фигур, – но сейчас зрители платят деньги, чтобы смотреть на привлекательную певицу. Опера, музыка, такой же бизнес, как все остальные… – втайне Генрик завидовал советским коллегам:

– Дирижеру, с которым я выступаю, дали квартиру за счет государства, выделили машину, ему оплачивают отпуска на лучших курортах СССР… – он знал, что стоит намекнуть, как советский паспорт ему доставят прямо к завтраку в гостинице «Метрополь»:

– Но Адель никогда на такое не согласится, а я ее не брошу… – Генрик любил жену:

– Она меня вдохновляет, – ласково улыбнулся Тупица, – у нее средние вокальные данные, однако она много работает и добивается успеха. Даже в моем положении нельзя почивать на лаврах… – начавшись в восемь утра, репетиция закончилась в четыре пополудни. Добравшись до гостиницы, полежав в ванне с мыслями об Адели, Генрик сумел немного поспать. В гримерке Колонного зала его ждала последняя чашка кофе перед концертом:

– Последняя сигарета, – он отряхнул сшитое в Милане пальто, – а потом только я и музыка… – вспомнив полученные ноты, он напел себе под нос первые такты будущего сочинения:

– Гениально, как и все, что он делает. Пусть он пишет о ком угодно, даже о Ленине, но он всегда останется великим композитором…

Краем глаза Генрик заметил ивритские буквы на табличке. Лозунг держал крепкий мужик лет сорока в кепке, с полуседой бородой:

– Моше говорит фараону «Отпусти мой народ». Наверное, ему отказали в выезде в Израиль… – Тупице почти захотелось остановить машину:

– Выйдя на ступени, я спасу его от ареста, – Генрик вздохнул, – милиционеры не посмеют тронуть его при мне. Но я не могу позволить себе ничего противозаконного… – среди толпы, ожидающей у входа в зал, замелькали милицейские фуражки:

– Милиционеры его отпустят… – Генрик откинулся на сиденье – пожурят и все. Ничего страшного не произойдет. Моя карьера и здоровье важнее… – он велел шоферу: «Проезжайте, не задерживайтесь».

Утреннее солнце играло в серебре столовых приборов, отражалось в начищенном боку кофейника. Наум Исаакович аккуратно устраивал себе бутерброд на поджаренном ржаном хлебе, с вологодским маслом и копченым омулем:

– Попробуйте, – добродушно сказал он, – рыбу коптили на ольхе, прямо на берегу Байкала. В Британии вы такого ни за какие деньги не достанете. Берите балтийского лосося, здесь каспийская стерлядь, черная икра… – омлет им сделали на сливках. К завтраку подали овсянку:

– Березовый сироп ничуть не хуже кленового, мистер Мэдисон, – заметил Эйтингон, – наше, исконное русское блюдо… – несмотря на начало октября, день обещал быть теплым. На мраморе террасы лежали рыжие листья, плетеные кресла снабдили кашемировыми пледами. Прожевав бутерброд, Эйтингон потянулся за кофейником:

– Если вы не едите, то выпейте хотя бы кофе, мистер Мэдисон. Вы наш гость, позвольте, я за вами поухаживаю… – проведя ночь в охраняемой комнате с собственной ванной, Чертополох, в общем, выглядел неплохо:

– Бежать он не пытался, за ним постоянно следили… – Эйтингон незаметно рассматривал лицо шотландца, – однако он и глаз не сомкнул… – лицо Чертополоха было невозмутимым, в серых глазах Наум Исаакович не увидел и следа страха:

– Он твердый орешек, – напомнил себе Эйтингон, – он работает в секретной службе с довоенных времен. Он служил сапером, получил Крест Виктории, то есть он словно Герой Советского Союза… – холодные, блеклые глаза шотландца напомнили ему взгляд 880:

– Или еще одного Героя, Ворона, – подумал Наум Исаакович, – но ни того, ни другого больше нет в живых. Мистера Мэдисона тоже ждет печальная кончина… – Чертополох все-таки отпил кофе.

Сигареты он закурил свои. При задержании в Нескучном Саду дипломата обыскали, однако ничего, кроме служебного паспорта и сигарет с зажигалкой при нем не нашли. Зажигалку в техническом отделе разобрали по винтикам, однако специалисты считали, что механизм был просто механизмом:

– В портсигаре у него обнаружили пустой тайник… – Эйтингон взял «Мальборо» из шкатулки палисандрового дерева, – с кем он встречался, проклятая тварь… – на твидовом пиджаке дипломата отыскали следы кофейной пыли:

– Он снабжал агента продуктами, но понять бы еще кого… – вздохнул Эйтингон, – за Пеньковским следят в оба глаза. В Нескучном Саду он не появлялся, у него алиби… – участок парка, где взяли Мэдисона, отгородили деревянными барьерами. Техники с Лубянки, изображавшие садовых рабочих, пытались найти хоть какие-то следы спутника Чертополоха: