Вельяминовы. За горизонт. Книга 3

Острый луч прожектора выхватил из полутьмы черные, растрепанные волосы, костлявые ключицы, обнаженные открытым воротом короткого платья, худые, нежные коленки. Она жирно подвела глаза темным карандашом, зрачки расширились. Томный, блестящий взгляд блуждал по замершим рядам скрипучих стульев. Над подвальным зальчиком витал сигаретный дым. Она воткнула в копну кудрей немного увядшую, белую розу.

Дате сидела на ступенях подиума, ведущего к невысокой сцене. Тонкая рука пробежалась по клавишам аккордеона:

– So woll’n wir uns da wieder seh’n

Bei der Laterne wollen wir steh’n

Wie einst Lili Marleen.

Она уронила изящную голову на инструмент, роза упала на пыльные доски:

– Ты пришел ко мне с цветком… – тихо сказала Дате, – хотя на дворе был конец апреля. Все вокруг лежало в развалинах, город пылал, британские бомбардировщики наполняли небо грохотом моторов… – отложив аккордеон, она поднялась. Роза оказалась в узкой, детской ладони:

– Мы ждали гибели… – она остановилась на последней ступени, – мы не ждали цветов… – бархатные кулисы не колыхались. Аарон Майер, стараясь даже дышать, как можно тише, вглядывался в зал:

– Леннон боялся обструкции, но пора все в порядке… – юноша суеверно скрестил пальцы, – впрочем, пришла почти одна молодежь… – он узнал герра Краузе, сидевшего за центральным столиком, в компании длинноносого очкарика. Аарону показалось знакомым лицо второго мужчины:

– Он старше Краузе, ему лет сорок пять. Напоминает дядю Эмиля, но что здесь делать дяде Эмилю…

Неизвестный носил такие, как у Аарона, американские джинсы и твидовый пиджак с заплатами на локтях. Он курил короткую трубку:

– На немца он не похож… – Аарон следил за Ханой, – кажется, он американец. По Краузе видно, что он здешний. Немец и в кабаре после шампанского остается немцем… – молодежь пришла в джинсах, девчонки явились в коротких юбках, но Краузе носил хороший костюм и даже галстук. Еще на квартире Аарон заметил, как немец смотрит на Хану:

– На нее все так смотрят, даже в парижском метро в шесть утра. Стоит ей зайти в вагон, как все мужские головы поворачиваются в одну сторону… – Хана устало пожимала плечами:

– Я привыкла, они видели меня на афишах… – Аарон не знал, встречается ли с кем-то кузина:

– Тикве она тоже ничего не говорила. Я уверен, что даже Джо ничего знает. В этом их японская кровь, они оба скрытные… – он понял, что где-то видел незнакомца в очках:

– Оставь, сейчас не до этого, – напомнил себе Аарон, – пока все идет, как надо, она начинает работать с аудиторией… – зрители аплодировали военным песням, зачарованно слушали Хану, превращавшуюся в гамбургскую проститутку, в жену, ждущую мужа с фронта, в маленькую девочку, боящуюся британских налетов.

На сцене валялись пожелтевшие открытки и конверты двадцатилетней давности, фибровый чемодан с подержанным женским бельем, потрепанная кукла. На прошлой неделе, готовя реквизит, Аарон и Хана навещали лавки старьевщиков в Сан-Паули:

– Роза у нее с Булленхузер Дамм, из школы, где убили детей… – за центральные столики, за ряды стульев с молодежью, Аарон не беспокоился. Его волновала задняя часть зала, тонущая в тьме:

– Я не видел, кто там сидит, они пришли через несколько минут после начала спектакля… – раскачиваясь на шпильках, Дате растерянно огляделась:

– Ты принес мне розу… – девушка подошла к герру Краузе. Немец попытался приподняться:

– Я спросила, откуда весной появился цветок… – положив руки на плечи Краузе, удерживая его на стуле, Хана легким движением, оказалась у него на коленях. Аарон незаметно повел головой. Осветитель, ловкий парень, все понял. Прожектор выхватил из черного колодца зала побледневшее лицо герра Краузе. Дате нежно водила цветком по его щеке:

– Ты сказал, что в школе, на Булленхузер Дамм… – Аарону почудилось движение в задних рядах, – неожиданно расцвели розы. Среди груд кирпича, пожаров, развалин города, появились цветы… – одной рукой обняв немца, девушка прижалась к нему костлявым плечом. Платье немного спустилось, обнажив белоснежную кожу:

– Это дети, мой милый… – таинственно сказала Дате, приникнув щекой к щеке немца, целуя пышные лепестки, – дети, которых ты повесил в подвале на Булленхузер Дамм. Они погибли от твоей руки, но теперь они стали розами. Они не умерли, они всегда останутся живы. Они всегда будут цвести, мой милый… – голос девушки стал холодным, отстраненным. Она коснулась губами цветка:

– Кто ты? Жаклин Моргенштерн, двенадцать лет, Париж… Маня Альтман, пять лет, Радом, Польша… – тишину прорезал пронзительный визг:

– Вон! Вон из Гамбурга, проклятая шлюха! Заткнись, развратница, тебе место на панели, а не в приличном театре… – загрохотали стулья. Пустая бутылка, пролетев над головами публики, едва не ударила Хану в висок.

Герр Краузе, прикрыв девушку своим телом, повалился с ней на пол:

– Как и предсказывал Леннон, сюда явились бывшие нацисты… – Аарон, с удивлением увидел, что давешний незнакомец, несмотря на суматоху, быстро пишет в блокноте:

– Журналист он, что ли… – времени на раздумья не оставалось: