Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ)

– Они издевались не только над Виллемом, – Маша раздула ноздри, – Журавлев с другими коммунистами распинал мученицу Зою, аки во времена нероновы, а она…  – Маша скривилась, – она послала в тюрьму женщину, истинно верующую…  – наблюдая, как племянница складывает сладости в сумку на колесиках, герцог поинтересовался:

– Я думал, что Виктор тебе шоколад и печенье привез…  – младший Лопатин смотрел на них, благоговейно открыв рот. Радио на дачку не провели. Приезжая в Кратово на занятия языком, Виктор тащил кошелку со свежими газетами для герцога и сладостями к чаю, как выражался парень, уютным московским говорком:

– Мария ему нравится, по-детски, – усмехнулся герцог, – он воспитанный юноша, словно и не в СССР вырос…  – племянница замотала сумку найденной в кладовке веревкой:

– Скоро Рождественский пост, – сурово отозвалась девушка, – а сие все скоромное. На могиле матушки, должно быть, нищие обретаются. Я им припасы раздам, сие дело богоугодное…  – герцог вспомнил:

– Волк с Максимом на наше Рождество всегда постятся. В этот раз к ним присоединится Мария…  – Джон рассчитывал до Рождества оказаться дома. Впрочем, надежды на семейный праздник не было. Герцог ожидал, что его загонят на дебрифинг в самую глухую Шотландию:

– Или отправят на острова, как покойных мистера и миссис Смит, – хмыкнул он, – но, может быть, Маленькому Джону с Полиной разрешат ко мне прилететь. Парню шестнадцать, а бедной девочке всего одиннадцать…  – он не сомневался, что в Лондоне его считали погибшим:

– И будут считать, пока мы не окажемся на территории посольства, – сварливо заявил он племяннице, – а твои паломничества к могилам святых, тем более без документов, попросту опасны…  – Мария наотрез отказывалась от паспорта. Алексей Иванович мог привезти в Кратово надежные бумаги:

– Там стоит печать Антихриста, – помотала головой девушка, – грех таким пользоваться…  – Джон подозревал, что племянница не стала бы слушать и радио:

– К газетам она тоже не прикасается, ни здесь, ни, когда мы выбирались из Сибири…  – он шел к дому, неся плетеную корзину с шишками. День выдался серым, на сухой траве блестели капли мелкого дождя. Джон прислушался:

– Вроде музыка какая-то…  – он узнал ноктюрн Шопена, – Марта его любит…  – на террасе валялась пустая сумка на колесиках, племянница бросила пальто на кресло-качалку. Он осторожно подошел к двери гостиной:

– Говорила, что не будет играть, а сама раскраснелась, глаза блестят…  – он полюбовался красивым профилем девушки. Серый платок спустился на скромную кофту, белокурые волосы выбились из туго заплетенной косы. Она закусила губу, темные ресницы подрагивали. Рука Маши внезапно сорвалась с клавиши. Джон, не думая, наклонился над ее плечом:

– Я не умею играть на фортепьяно, я никогда не учился…  – пронеслось у него в голове, – что я делаю…  – девушка недоумевающе взглянула на него:

– Вы не говорили, что вы…  – Джон отдернул пальцы от клавиш. Ему меньше всего хотелось думать о том, почему он сумел сыграть отрывок ноктюрна без нот:

– Я и нот не знаю, – он отступил от инструмента, – папа все подбирал на гитаре по слуху, и я тоже…  – он откашлялся:

– Ерунда, не обращай внимания. Как ты съездила…  – на ее щеках полыхал румянец, девушка растерянно опустила руки: «Я, кажется, видела в метро Теодора-Генриха, дядя».

Приладив на голову особую конструкцию с мощной лупой, Павел внимательно рассматривал четкую, сыроватую фотографию. Рядом лежал переплетенный в бархат альбом. Отец, наклонившись, обнимал за плечи раскинувшуюся на диване мать. Мраморная лестница уходила на второй этаж виллы:

– Я тогда еще не родился, – мать удерживала два кружевных свертка, – здесь написано: «С Новым, 1946 годом»…  – за семь лет Роза Левина, бывшая мадам Тетанже, почти не изменилась:

– Даже платья у нее похожи, только на фотографии с Дальнего Востока она носит мех…  – несмотря на месячных близняшек на руках, мать надела наряд с рискованным декольте. Павел изучал довоенное фото:

– Здесь у нее хронометр, ожерелье, серьги, два кольца, обручальное и венчальное. То есть она еврейка, она, наверное, не венчалась…  – на послевоенном снимке мать тоже блистала драгоценностями. Поморгав уставшими глазами, Павел снял конструкцию, позаимствованную в комнате пребывающего в Кащенко мастера из «Металлоремонта». Аня считала, что он принес вещь из школьной мастерской:

– И пусть считает, – вздохнул Павел, – не надо им с Надей знать о Дануте…  – он ожидал встречи с девушкой на выходных. Подросток поймал себя на улыбке:

– Я волновался, что она догадается о моей неопытности, но все прошло хорошо, даже очень хорошо…  – он помнил низкий стон девушки, горячий шепот:

– Еще, еще, милый…  – акцент становился сильнее, она хватала губами воздух:

– Кохам че, бардзо кохам…  – его не интересовало, с кем Данута встречалась раньше:

– Главное, что теперь мы вместе. Потом я ей во всем признаюсь. Когда мне исполнится восемнадцать, мы сможем пожениться…  – вспомнив о Комитете, Павел дернул щекой: —