Вельяминовы. За горизонт. Книга 4

– Хотя если здесь, или в другом тайнике ничего нет…  – второй схрон находился в Лосином Острове, – то придется идти к дружкам Волка с пустыми руками. Живы ли они, эти дружки, пятнадцать лет прошло…  – руки скользнули по металлу. Неверный луч фонарика осветил облезлую жестяную банку: «Spiced Luncheon Meat». Джон лично ел такие консервы в Северной Африке:

– В СССР мы их поставляли по ленд-лизу. Правильно, Волк закладывал тайники осенью сорок пятого года. Банка пустая, иначе быть не может…  – он даже не хотел поднимать американскую тушенку. Нож подцепил крышку, он услышал сзади тихий голос:

– Дядя, что это…  – луч фонарик осветил тусклое золото часов, заиграл в бриллиантах колец. Герцог поднялся:

– Твое приданое, Мария Максимовна, но придется из него кое-что потратить…  – забросав ямку землей, он сверился с трофейными часами, полученными от Катерины Петровны. Швейцарский хронометр привез с войны ее покойный муж, служивший танкистом:

– Катерина Петровна говорила, что он уверовал на фронте, – вспомнил Джон, – до войны он был комсомольцем…  – стрелка подходила к четырем дня:

– Теперь в Лосиный остров, – распорядился герцог, – а оттуда в Марьину Рощу…  – сунув банку под немногие вещи в рюкзаке, они зашагали к метро.

– Очей прелестных огонь я обожаю, скажите, что иного я счастья не желаю…

Пластинка похрипывала, вертясь на старомодном патефоне. Сладкий голос Лемешева наполнял сумрачную комнату, заставленную пышными цветами. Блестели глянцевые листья фикусов, под стеклянным колпаком трепетала белыми лепестками орхидея в горшке. Рядом с разоренным диваном, валялись раздавленные ягодки винограда. На потертом ковре стояла полупустая бутылка советского шампанского. Платье и чулки скомкав, бросили в угол. Джинсы и кашемировый свитер оказались под столом.

Осторожно пошевелившись, Данута скосила глаза к стене. Он по-детски уткнул лицо в подушку, рыжеватые волосы растрепались. Данута послушала уютное сопение:

– Сейчас видно, что ему восемнадцать. Сначала я думала, что он меня старше…

Она вытянула из-под сбившейся простыни яркий американский журнальчик. Девушка видела такие издания у интеллигентов, с которыми она работала в Кракове. Она, разумеется, не рассказала Павлу, что знакома с журналом:

– Я разыграла смущение, он, кажется, поверил…  – по голой спине пробежал неприятный холодок, – но если меня опять проверяют, если он не тот, за кого себя выдает…  – Данута видела его паспорт, с пропиской где-то на Миусах:

– Он студент художественного училища. Он действительно отлично рисует…  – Павел делал наброски ее лица и фигуры, – он сирота, живет со старшими сестрами…  – Данута не могла просить коллег о справке касательно гражданина Бергера, Павла Яковлевича:

– Придется все объяснять, а такие контакты нам запрещены. Тем более, я иностранка…  – она успокоила себя тем, что навещала костел по служебному заданию:

– Пусть проверяют, – хмыкнула девушка, – они хотят направить меня на работу среди религиозных кругов. Понятно, что без посещения церкви я не обойдусь. Но я уверена, что Павел не имеет отношения к Комитету…

О принятии обетов пока речь не шла:

– Торопиться некуда, – сказали ей на совещании, – пока поработайте с местными прелатами. Вернувшись в Краков, вы начнете подготовку основного задания…  – Дануту ждало пострижение, но девушку это нисколько не занимало. Потянувшись, она зевнула:

– Ерунда, отсталая чушь. Выполнив задание, я вернусь в Польшу, и все. Обеты, ничего не значащий пережиток прошлого…  – Павлу она не рассказывала правды. Для него девушка была обыкновенной студенткой, филологом, приехавшей по обмену в Москву.

Шелестя журналом, Данута увидела, что юноша улыбается. Она подавила желание залезть под теплое одеяло, устроиться у него под боком:

– Спит и улыбается, – девушка скрыла вздох, – с ним хорошо, спокойно. Он не товарищ Матвеев, – Данута дернула уголком припухших губ, – который меня проверял. Павел меня младше, но с ним лучше, чем с другими…  – отложив журнал, она обхватила коленки руками:

– Я не давала ему телефона на квартире Светы…  – Данута боялась комитетских жучков, – а ему звонить можно, но только в мастерскую его наставника…  – Павел предусмотрительно попросил у Неизвестного разрешения пользоваться телефоном:

– Сколько угодно, – отмахнулся учитель, – как говорится, свидания, встречи, расставания…  – Павел полюбовался изящной головой Нади на деревянном постаменте:

– Стиль непохож на французского скульптора…  – кусок старой газеты с фотографией бюста Марианны пришпилили к щиту, где Неизвестный собирал, как он говорил, задумки, – но Надя очень напоминает эту женщину, кем бы она ни была…  – Неизвестный заметил:

– Твоя сестра вернется с гастролей и займемся фигурой…  – голос Лемешева оборвался, Данута встрепенулась:

– Восемь вечера. В девять меня ждут рядом с МИДом…  – в студенческом общежитии ленинградского пединститута, где поселили девушку, Данута получила телеграмму из столицы. Зайдя, как и было предписано, в Большой Дом на Литейном, она услышала по телефону о новом задании. Разговаривал с ней сам товарищ Матвеев: