Величайшее шоу на Земле: свидетельства эволюции.

 Дикая капуста, Brassica oleracea, непримечательное растение, отдаленно похожее на сорную версию огородной капусты.

 За несколько веков, применяя инструменты искусственного отбора, селекционеры из неинтересного растения получили такие совершенно отличающиеся как друг от друга, так и от дикого предка формы, как брокколи, цветная капуста, кольраби, кормовая капуста, брюссельская, романеско, и все разнообразные овощи, которые обычно зовутся капустой.

 Другой известный пример — это выведение из волка, Canis lupus, около двухсот пород собак, Canis familiaris, которые признаются различными лондонским клубом собаководов-профессионалов, и которые изолированы друг от друга правилами выведения породистых собак.

 Кстати, дикий предок всех домашних собак, похоже, действительно, волк и только волк (хотя его приручение, возможно, произошло независимо в разных местах по всему миру).

 Эволюционисты не всегда думали так.

 Дарвин, наряду со многими из его современников, подозревал, что несколько разновидностей диких псовых, включая волков и шакалов, внесли вклад в родословную наших домашних собак.

 Нобелевский лауреат австрийский этолог Конрад Лоренц был того же самого мнения.

 Книга «Человек встречает собаку», опубликованная в 1949 году, выражала мнение, что породы собак делятся на две группы: произошедшие от шакалов(большинство) и от волков (любимые породы самого Лоренца, в том числе чау-чау).

 У Лоренца, кажется, не было вообще никаких доказательств для его дихотомии, кроме различий, которые, как он думал, он увидел в особях и характерах пород.

 Вопрос оставался открытым, пока молекулярные свидетельства не помогли разрешить его.

 Теперь нет сомнений.

 Среди предков домашних собак совсем нет шакалов.

 Все породы собак — видоизмененные волки, а не шакалы, койоты или лисы.

 Главным вопросом, который я хочу затронуть в связи с одомашниванием, является его удивительная способность изменять форму и поведение диких животных, а также скорость, с которой это происходит.

 Селекционеры почти как скульпторы с бесконечно покорной глиной, или, как каменщики орудующие долотами, вылепляли и высекали собак или лошадей, или коров или капусту, по своей прихоти.

 Я вернусь к этому образу в ближайшее время.

 Отношение к естественной эволюции таково, что, хотя агент отбора — человек, а не природа, в остальном процесс в точности тот же.

 Именно поэтому Дарвин уделил так много внимания одомашниванию в начале книги «О происхождении видов».

 Любой может понять принцип эволюции путем искусственного отбора.

 Естественный отбор — то же самое с одной незначительной измененной деталью.

 Строго говоря, заводчик/скульптор вырезает не тело собаки или капусты, а генофонд породы или вида.

 Идея генофонда является главной в совокупности знаний и теории, которая существует под именем «Нео-Дарвинистского Синтеза».

 Сам Дарвин ничего не знал об этом.

 Это не было часть его интеллектуального мира, как не были ею и гены.

 Он знал, конечно, что черты передаются в семьях; знал, что потомство имеет тенденцию напоминать своих родителей и родных братьев; знал о том, что конкретные черты собак и голубей четко наследуются.

 Наследственность была центральным элементом его теории естественного отбора.

 Но генофонд — это нечто другое.

 Концепция генофонда имеет смысл лишь в свете закона Менделя о независимом комбинировании частиц наследственности.

 Дарвин не знал законов Менделя, ибо, хотя Грегор Мендель, австрийский монах, который был отцом генетики, был современником Дарвина, он опубликовал свои выводы в немецком журнале, который Дарвин никогда не видел.

 Менделевский ген — сущность в стиле все-или-ничего.

 Когда вы были зачаты, то что вы получили от вашего отца, не было субстанцией, которая бы перемешивалась с тем, что вы получили от вашей матери, как при смешении синей и красной краски для получения фиолетовой.

 Если бы наследственность работала действительно так (как люди смутно представляли себе во времена Дарвина), мы все были бы усреднением, на полпути между нашими двумя родителями.

 В этом случае все изменения быстро исчезли бы из популяции (независимо от того, как усердно ты смешиваешь фиолетовую краску с фиолетовой краской, ты никогда не воссоздашь оригинальный красный и синий цвет).

 Фактически, конечно, каждый может явно наблюдать, что нет никакой существенной тенденции к уменьшению вариации в популяции.

 Мендель показал, что так происходит, потому что, когда отцовские и материнские гены объединяются в ребенке (он не использовал термин «ген», его придумали в 1909), это похоже не на смешивание краски, это больше похоже на перетасовку и перестановку карт в колоде.

 В настоящее время мы знаем, что гены — это участки кода ДНК, не разделенные физически как карты, но принцип остается в силе

 Гены не смешиваются; они перетасовываются.

 Можно сказать, что они перетасовываются плохо, с группами карт, держащимися вместе несколько поколений перетасовывания, прежде чем при перетасовке случайность разделит их.