Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны

– И вам здравствуйте, – кивнул он Воронцову, которого видел впервые в жизни.

– Садитесь там и там, – указал Фёст валькириям. – А ты – сюда!

– В чём, собственно, дело? – с напором, как нередко говорят люди, уже понявшие, что попались, но неизвестно почему продолжающие надеяться, что самоуверенность и наглость могут выручить.

– Да ни в чём, собственно. – Фёст почувствовал, что долго играть избранную роль не сможет. Или пристрелит этого подонка прямо здесь, или… Что «или» – он и сам не знал.

Посмотрел на сидящих девушек – одна возле окна, другая ближе к двери. Представил их с разбитыми насмерть головами или с пулями в сердце, и без гомеостатов, конечно: эта сволочь их первым делом сняла бы, чтобы обеспечить не только себе вечную жизнь, но и вечную торговлю ею же.

– Твой начальник и куратор Лютенс оказался более честным человеком, чем ты. Подписав договор о сотрудничестве, он немедленно доложил о твоём «проекте», даже не задумавшись, что теряет очень многое, в твоей трактовке, естественно. Что ты дешёвка и продажный писака, я с самого начала знал. Когда мы с тобой познакомились – в две тысячи пятом, кажется?

На Воловича тяжело было смотреть даже Воронцову, видевшему всякое. Полуспущенный надувной слон плюс портрет Дориана Грея в одном лице. Его била дрожь, по лицу струился пот, он пытался что-то сказать, но голосовые связки не повиновались.

Фёст кивнул Герте, и она силой, запрокинув ему голову за волосы, влила между жирными губами стопку «благородного напитка». Половина пролилась на грудь батистовой рубашки, но кое-что попало по назначению.

– Видео вашего сговора у меня есть, но крутить не буду, ты мне на слово поверишь, ведь правда? И насчёт оправданий – заранее заткнись. В таких делах оправданий не бывает. «Законники» таких, как ты, в землю закапывают живьём, турецкие султаны любили на тонкие колья сажать. Понимаешь, почему на тонкие? Сицилийские ребята вообще изобретательны до отвращения. Я, как русский человек, скорее всего тебя бы просто пристрелил. Но ведь смерть – мгновение, согласен? Аврелий считал, что он со смертью вообще не встретится. Пока он есть, её нет и так далее… Помнишь?

Волович непонятно почему, точнее – зачем, кивнул. Лучше бы возражал, отрицал, провозглашал лозунги, вроде как народовольцы на судах.

– Именно поэтому я тебя кончать не буду. Хоть я и не гуманист. Есть варианты поинтереснее. Ты Лютенса бежать из «этой» страны уговаривал. Беги, никто не помешает. Только не совсем в ту страну.

У нас, если ты слышал, а не слышал – всё равно, есть и другие параллели, кроме императорской России и «другой Америки». Вот я тебя и пошлю, знаешь куда – в РСФСР товарища Троцкого. В тысяча девятьсот двадцать седьмой год. Там все свои – Лёва Троцкий, Лёва Мехлис[166], Яша Агранов. А куратором над ними – наша Лариса. Мы её попросим, чтоб тебя в советскую печать пристроила. Рабселькором[167]. На соответствующий паёк. Когда к дистрофии приближаться начнёшь, ниже трёх пудов похудеешь – лишние пять фунтов селёдки и пуд картошки подкинут. Проявишь себя – попрошу в «Гудок» перевести

[168]. Там как раз Ильф, Петров, Олеша, Булгаков, ещё интересные люди работать будут. Чудная компания. Про каждого книжку в «ЖЗЛ» напишешь. Только они там народ злой и проницательный – если раскусят – долго не протянешь…

Фёст несколько раз затянулся сигаретой.

– Ту американскую бумажку, что Лютенсу показывал, – себе оставь. Совсем херово будет – в Торгсине[169] сменяешь на американские «свинобобы»[170].

Пока что Волович тупо, именно что по-воловьи, слушал слова судьи.

В голове шумело, мысли путались, ничего, кроме «Простите, больше не буду», на ум не приходило. Но соображения хватало понять, что как раз это стопроцентно не поможет.

Он смотрел поверх головы Фёста, на окно. Там синело небо и мелькали какие-то птички. Ему невероятно захотелось туда, к ним. Показалось – замахай руками, и взлетишь, и растворишься в смальтовой лазури. Это означало, что безумие совсем уже на пороге.

Но тут до него всё-таки дошло, что убивать его не собираются, просто вышлют куда-то. К какому-то Троцкому… Но того ведь, кажется, как раз убили? И это просто эвфемизм – отправить в штаб Духонина, отправить к Троцкому…

И наконец-то вегетативная нервная система от непосильной эмоциональной перегрузки ему отказала. То есть все сфинктеры[171] расслабились разом. С понятными последствиями.

Даже Фёст, несмотря на медицинское образование, брезгливо поморщился. Людмила, девушка тонко организованная, отвернулась, подавляя отвращение. Только Герта сохранила полную безмятежность. Просто посмотрела на Вадима и чуть приподняла вопросительно бровь.

– Немедленно вышвырни его на ту сторону. Пока на ковры не протекло. В любое пустынное место на окраинах Москвы. Сентябрь двадцать седьмого. Потом займётесь подробностями. Я всё сказал…

– Ну, ты и садист, – с усмешкой произнёс Воронцов, когда воняющего (в буквальном смысле) журналиста уволокли валькирии. Почти как в скандинавских сагах. Только не павшего, не героя и не к пиршественным столам…