Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны

Вот и «Братство» спохватилось, начало разбираться, что, как и почему. Дошли тогда до «предпоследнего», как им показалось, уровня вселенского, иначе не скажешь, заговора, а дальше – тупик. Или – «стратегическая пустота», если угодно. Весьма и весьма высокопоставленным фигурам поступали команды, ставились задачи, выделялось финансирование – и вроде бы ниоткуда. Сами исполнители, даже подвергнутые самым изощрённым методикам воздействия на подсознание, в один голос утверждали, что всё, что было, – просто череда «озарений». Вдруг «пришло в голову» – и всё. И ведь не поспоришь по большому счёту. Поди узнай, каким именно образом пришло в голову Гитлеру стать поначалу руководителем вполне маргинальной партии, потом канцлером и, наконец, Фюрером своего народа и Рейха. Однако удалось, но он, если б его получилось взять живым, ничего сверх того, что написал вместе с Гессом в «Моей борьбе», всё равно бы не сказал.

Когда такая же практически история начала повторяться уже в Империи Олега – появление на арене вместо Даяны с Лихаревым Арчибальда, поставившего перед собой те же цели, что и они, и задействовавшие аналогичные общественные структуры, от «Хантер-клуба» до «Чёрного интернационала» и самого обычного криминалитета, Фёст задумался.

До этого ему не было особого стимула заниматься этой проблемой. Они с Секондом так и числились в «младших братьях» или просто в «рыцарях», если считать «Братство» именно Орденом, оттого и не считали возможным брать на себя разгадывание очередной «загадки Сфинкса». А вот сейчас этот стимул появился. С момента, когда ушли в свой рейд на «вторую Землю», в логово дуггуров, «старшие» и он, Фёст, скорее от нечего делать, чем по действительной необходимости, решил выяснить, как известный персонаж, «тварь ли он дрожащая», или тоже право имеет».

Не в том смысле, как понимал это Родион Раскольников (или сам Достоевский). Скорее им двигало чувство, подобное тому, что присуще многим актёрам «второго плана». А что, если вдруг, как это бывает в книгах и фильмах, ему предложат главную роль на самой главной сцене в знаменитейшем спектакле? И о роли этой он давно мечтал, и знает её назубок, и всё же… Согласиться выйти к рампе и начать сотни раз произнесённый уже величайшими из великих монолог, рискуя в случае провала до конца дней остаться в чужих и собственных глазах жалким, вообразившим о себе ничтожеством? Можно ведь и не согласиться, найдя внешне убедительную причину, тогда и дальше можно будет блистать на привычном уровне, продолжая подавать надежды и намекать (или говорить впрямую), что уже вот-вот и…

Это самое «вот-вот» только что и случилось. Взяв на себя смелость не только фактически возглавить «Мальтийский крест», да заодно и вмешавшись в тщательно подготовленный и обречённый на успех план по свержению здешнего Президента, Фёст произнёс роковые (в любом смысле) слова. Как и сам Гамлет – не вслух.

– Быть или не быть, вот в чем вопрос.Достойно ль смиряться под ударами судьбы,Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бедПокончить с ними?..

Вот и начал он это сопротивление оказывать. Вовремя сообразил, сумел в самый последний момент пресечь очередной, вроде как тщательнейше, а на самом деле из рук вон плохо подготовленный антироссийский заговор. Чем и спровоцировал абсолютную, спонтанную, когнитивным диссонансом

вызванную, прямо-таки аллергическую реакцию до последнего никак себя не проявлявших Сил. Затем ещё усилил эффект, фактически заставив своего Президента сделать резкое, почти грубое заявление об изменении Россией всей внутренней и внешней политики. В целом не представлявшее собой ничего особенного, «чего бы ещё не было на свете», выражаясь в стилистике Экклезиаста, но по форме да с учётом мировой общеполитической обстановки, выглядевшее как жест опытного бретёра[154], вынуждающего противника ответить вызовом, причём на самых невыгодных для него условиях.