Великая английская революция в портретах ее деятелей

Однако за этими типами социально-классовых противоречий, олицетворявшими противоречия в классической форме (принадлежавшие в одном случае историческому прошлому, а в другом — историческому будущему), нельзя проглядеть решающее значение третьего, и основного для данного этапа развития капитализма, типа противоречий: между интересами торгово-предпринимательского капитала и внутренней и внешней политикой абсолютизма первых Стюартов.

Как мы убедились, денежный капитал в первой половине XVII века лишь в незначительной степени успел превратиться в капитал промышленный. Недаром же предприниматель-мануфактурист этого времени выступает еще как купец по преимуществу. Собственно буржуазной экономической формой в это время все еще остается сфера товарного обращения, поскольку промышленное применение капитала по причинам, указанным выше, все еще рассматривалось, как правило, в качестве малопривлекательного поля его приложения в сравнении с торговлей. Недаром экономисты этого времени объявляли не производство, а торговлю основой процветания государства, наиболее быстрым путем обогащения страны. Это были, очевидно, представители так называемой монетарной теории, которые смешивали деньги с капиталом, золото — с богатством.

Сколько бы потребительских ценностей ни производили плодородные почвы и прилежание человека, учили они, страна не будет по-настоящему богатой, если эти ценности не станут товаром для других народов: ведь только внешняя торговля (при положительном торговом балансе), т. е. приток драгоценных металлов, способна увеличить национальное богатство. Такова была в ту пору экономическая теория. А практика?

Начать с того, что к началу XVII века внутренние области Англии уже давно вышли за рамки локальных рынков, образовав единый национальный рынок. Его олицетворением был Лондон.

Роль этого мегаполиса не только в политической, но и в экономической жизни страны была в то время поистине уникальной. Его население в 200 тыс. человек по численности намного превосходило совокупное население всех остальных портовых городов Англии, заслуживавших этого названия. Потребности этого города в продовольствии в немалой степени обусловили хозяйственное развитие не только близлежащих графств, но и относительно далеко от него отстоявших: одни служили для него молочной фермой, огородом и садом, другие выращивали для него пшеницу и выпасали стада, предназначенные для бойни. Судоходная на большом протяжении Темза и развитое каботажное (прибрежное) судоходство облегчали (и, заметим, намного удешевляли) доставку сюда не только продовольствия, но и промышленных изделий и топлива (каменный уголь). О емкости лондонского хлебного рынка дают представление следующие данные: В 1535 г. в город было доставлено 150 тыс. квартеров[11] пшеницы; в середине XVII века для прокормления его населения уже требовалось 1 150 тыс. квартеров. В Лондон стекалась со всех концов страны и львиная доля товаров, предназначенных для вывоза за море (прежде всего шерстяные ткани), равным образом через Лондон Англия получала бо

льшую часть товаров заморских.

Одним словом, притяжение Лондона ощущалось в стране в целом, поскольку повсеместно возрос удельный вес экономически связанного с ним населения[12]. Об этом свидетельствуют помимо горьких жалоб других городов, раздававшихся в его адрес, следующие данные: в то время как пошлины на экспорт через Лондон составляли в начале XVII века 160 тыс. ф. ст., вывозные пошлины всех других портов королевства приносили только 17 тыс. ф. ст. В 1604 году палата общин констатировала: «Все суконщики и по существу все купцы Англии горько жалуются на сосредоточение торговли в руках… купцов Лондона, к разорению всех других».

Наконец, Лондон являлся средоточием крупнейших в стране капиталов, владельцы которых верховодили в торговых компаниях, брали на откуп доходы короны, торговые и промышленные привилегии знати. В целом структуру внешней и внутренней торговли определяли два обстоятельства: предпочтение, отдававшееся правительством торговым компаниям, и уже упоминавшаяся политика торговых монополий. Конечно, помимо фискальных интересов казны компании было сравнительно легче контролировать; на них можно было возлагать обязанности организации (за собственный счет) охраны своих торговых судов (в пути); в качестве получателей доли их прибыли можно было «пригласить» желанных дворцу пайщиков — представителей титулованной знати; наконец, ими можно было руководить (через назначенных управляющих) и при нужде манипулировать в тех же фискальных целях королевскими грамотами.