Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

Совсем иное дело – письма старослужащих солдат или сержантов. Переписка с домом почти прекращается. Человек обретает другую семью, его интересуют теперь дела службы и новости от своих прежних сослуживцев. О своем планируемом переходе в оркестр 35-го линейного полка сообщает из Москвы своему бывшему сослуживцу в Майнц музыкант Ж. Фишер из итальянской гвардии. Его волнует вопрос о перспективах продвижения и повышения жалованья[746]. Просит извинения у жены за то, что давно не писал, солдат 21-го линейного полка Ф. Пулашо, отправивший послание из Москвы. Из его слов о том, что «мы уже 7 месяцев на биваках», можно понять, что весточками своих родных он балует все реже и реже[747]

. У солдата постепенно не оставалось других надежд, как жить изо дня в день служебными делами, не оставалось других связей, кроме связей со своими армейскими товарищами. Как огорчался теперь солдат при разлуке со своим полком, когда прерывалось столько уже укоренившихся привычек, с которыми было связано столько воспоминаний! Только среди своих боевых друзей – от небольшой группы в 6–8 человек, питавшихся из одного котелка (она называлась капральством или «котелком»), до своей части – человек чувствовал себя уверенно, обретая ощущение коллективной силы. Военная семья подталкивала его к деятельности и дерзости, уничтожала или ослабляла чувство опасности и личной ответственности.

2.4.2. Структуры внутренних связей

Хороший полк французской армии являл собой истинную семью. С 1803 г., когда полкам для пополнения состава были определены специальные районы для набора рекрутов, в одной части нередко оказывалось много земляков. А так как жители каждой провинции отличались своим характером (бретонцы – меланхоличностью, бургундцы – веселостью, жители Лотарингии – честолюбием и воинственностью, гасконцы – бахвальством и склонностью к интригам и пр.), войсковая часть приобретала как бы свой характер, а солдатам ее было легче найти друг с другом общий язык. Когда в бою под Островно 27 июля 1812 г. Наполеон спросил у отличившихся вольтижеров, кто они, солдаты радостно сообщили, что «из 9-го линейного и на три четверти дети Парижа»[748]

. В тех полках, при формировании которых этот принцип почти не соблюдался (как, например, в частях гвардии), солдат-земляков разных частей все равно неизменно тянуло друг к другу. С чувством ностальгии вспоминал много лет спустя А.-Ж.-Б.-Ф. Бургонь, служивший в начале русского похода сержантом-вольтижером в полку фузелеров-гренадеров Молодой гвардии, как под Витебском он очутился в компании своих земляков из Конде, служивших в 61-м линейном корпусе Даву. Весь вечер 28 июля они провели вместе, разговаривая и попивая вино. А позже, уже под Москвой, Бургонь с тяжелым сердцем узнает, какая судьба была уготована его землякам на Бородинском поле[749].

Конечно, отношения между солдатами в полку отнюдь не были идиллическими. Так, прибывшие в полк новобранцы, как правило, проходили разного рода инициации, часто отнюдь не безобидные. В любом случае вновь прибывшие должны были угостить выпивкой своих будущих сослуживцев[750]

. Нередко имели место и схватки между двумя солдатами, группами солдат, а то и столкновения «полк на полк»[751]. Хотя командование часто предпочитало закрывать на это глаза, но в случае серьезных инцидентов зачинщиков приходилось наказывать. Вообще же сосуществование «официальных» и «неофициальных» структур было делом достаточно тонким. Иногда командование боролось с «неформальными» социальными структурами в части, а иногда стремилось ими воспользоваться, как, например, своеобразным солдатским самосудом «саватом». Тот, кто был уличен в трусости в бою, получал удары башмаком по ягодицам, теряя тем самым надежду на служебное продвижение и уважение товарищей[752]

.

Иногда, в условиях военных действий, появлялись своеобразные неформальные ассоциации, или, как их еще называли, «клики» и «клики смельчаков» («cranes» или «loustics»). Это были своего рода содружества «дурных голов и храбрых сердец». Их члены брали на себя обязанность оказывать помощь или поддержку в любых тяжелых обстоятельствах, особенно перед лицом врага. Для того чтобы опознавать друг друга, они делали насечку ножом на первой пуговице первого ряда своей униформы[753]. В условиях отступления из России, но не ранее (!), когда формальные воинские структуры практически стали распадаться, возникли маленькие корпорации под названием «cteries de fricoteurs». Это были группы мародеров, поставившие целью выжить любой ценой, в том числе, и прежде всего, за счет грабежа. «Фрикотеры» жестко следовали принципу не принимать в свои ряды чужаков, относясь ко всем, не состоявшим в банде, как к врагам[754]. Но это будет уже во время страшного отступления… До Бородинского сражения и сразу после него, вплоть до начала грабежей в горящей Москве, опасные для армии и ее духа социальные структуры не играли определяющей роли.

2.4.3. Система поощрения