Великая фальшивка февраля

Подзаголовок «Нашей страны» – «Русский монархический орган» – вызвал у наших читателей ряд застенчиво-конфузливых чувств, в особенности у североамериканских читателей: «Ах, как это можно – так прямо и ляпнуть: монархический орган – монархия у нас, в САСШ, вовсе не в моде».

«Наша страна» не есть орган модных выкроек и никак не собирается, как бы то ни было, оглядываться даже на самую модную окраску сегодняшних мисс: пусть уж себе мисс красятся как им будет угодно. Их, мисс, с двух сторон прикрывают (или только прикрывали) два океана. Нас «прикрывала» монархия. И если в Германии, я, рискуя виселицей, не сошел с позиций самодержавия и прочего, что с самодержавием связано, то было бы наивно предполагать, что мнение мисс – даже и мужеского пола, может что-то изменить в направлении «Нашей страны» – она или будет «русским монархическим органом», или ее вовсе не будет.

Я очень боюсь, что под влиянием иностранных мод – а также и субсидий – у нас в эмигрантской печати на доселе небывалую высоту поднят дух молчальничества. Все ходят кругом да около, все оглядываются на всех мисс – и даже мадемуазелей. Помещают аккуратненькие отчеты о панихиде по Государю Императору Николаю Александровичу – и молчат о его Преемнике. Пишут о традициях Императорской Армии и не говорят ни слова о том, так что же значит «Императорская Армия» без Императора? Лейб-гвардия Его Величества – полк имени Лейбы Давидовича Троцкого? Так, что ли?

Вся та страшная цена, которую мы все заплатили, – даже и мы, выжившие, – это есть, если хотите, Божья кара, если хотите – логические последствия нашей измены основам нашего национального бытия. Панихидами эту измену искупить нельзя. Мы должны дать себе совершенно ясный отчет хотя бы в том, что: а) все первые умы России и б) все ее последние свинопасы приблизительно одинаково оценивали реальность русской государственности. Но – между первыми умами и последними свинопасами затесалась наша цитатная интеллигенция, которая не понимала ничего, которая подрывала все, которая не научилась ничему и которая ничему научиться не может. Но она, эта цитатная интеллигенция, определяла собою рынок – и закону рыночного спроса и предложения подчинился даже и Лев Толстой: «молчанием предал истину».

Он не дожил до кары за это предательство, кара упала на его детей и внуков – на нас, на наших детей и наших внуков. И сейчас в эмиграции продолжается, собственно, то же:

И много понтийских Пилатов,И много лукавых Иуд

Христа своего распинают,Отчизну свою продают.

И снова одни скромно служат панихиды, другие столь же скромно обещают нам новый философский рай. А третьи продолжают по всем кафедрам и газетам мира размазывать старый вздор о самодержавии, угнетавшем народ, и о народе, свергнувшем самодержавие, о великом Феврале прогоревших помещиков и болтунов-адвокатов, о величайшем Октябре Маратов и Робеспьеров. Перечитайте любую Кускову[26]

любого пола, подвизающуюся в любой газете на любом языке: ведь никто из этих Кусковых никогда не посмеет сослаться на Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Менделеева, Толстого – на их высказывания о монархии и на их предсказания о том, что будет после ее свержения. Кусковы это сделать не посмеют.

На нас, на немногих пишущих монархистах эмиграции, лежит задача поистине исключительной тяжести: расчистка вековых авгиевых конюшен, до самой крыши набитых «научным» навозом, оставшимся после Милюковых и Новгородцевых. Должны ли и мы, немногие, пишущие монархисты, «молчанием предавать истину» и готовить внукам нашим то, что наши деды приготовили нам?

Парламент и собор[27]

В истории русской общественной мысли самое, может быть, незаметное место занимает трехтомная «Монархическая государственность» Льва Тихомирова. Новой эмиграции это имя, вероятно, совершенно неизвестно. Лев Тихомиров, бывший революционер и террорист, находясь в эмиграции, в Париже, стал передумывать все свое революционное прошлое и пришел к тому выводу, что оно было сплошным преступлением против России. Он написал Государю Императору покаянное письмо, был прощен, вернулся в Россию и там написал свои книги. Никто не таскал его по допросам и не пытался добиться у него информации о деятельности его бывших сотоварищей по террору. Правда, в своем письме предупредил: эти люди так же заблуждались, как заблуждался и он, Тихомиров, и выдавать их он не будет.

Моя личная оценка книг Л. Тихомирова может быть иллюстрирована таким примером. Когда в феврале 1945 года мы из Померании бежали конной тягой, я не взял ни одной – бросил все. Все три тома «Монархической государственности» я довез до Аргентины – в той слабой надежде, что русские монархисты хоть раз в тридцать лет наберут деньги для ее переиздания.