Великая Смута

Первый день августа прошел в мелких стычках и в подготовке к генеральному сражению. На следующий день Девлет-Гирей сосредоточил против гуляй-города практически все свои силы. Теперь татары наступали как в конном строю, так и в пешем порядке. Засевшие за укреплениями стрельцы Хворостинина и немецкие наемники стойко отражали атаки врагов. Трупы татарских воинов все гуще покрывали окружающие гуляй-город окрестности, но накал битвы не ослабевал. Тем временем князь Воротынский с Большим полком, пользуясь складками местности, скрытно вышел в тыл ханскому войску. По его сигналу из гуляй-города был произведен залповый огонь из всех орудий и пищалей, и навстречу на какое-то время опешившим татарам из-за укреплений бросились стрельцы и иностранные наемники. Одновременно с тыла на орду навалился Большой полк. «И сеча была велика…», татары побежали, потери их были огромны. Среди убитых оказались сын, внук и зять хана. Окончательный разгром вторгшейся орды завершился уже на берегах Оки. Бежал и Девлет-Гирей, оставив победителям обозы, шатры и свое знамя. В Крым он возвратился лишь с 20 тысячами всадников. Это все, что осталось от его грозной армии. Из 20-тысячного турецкого войска в Константинополь не вернулось ни одного человека.

Победа при Молодях имела огромное значение. Первым результатом ее стало то, что крымчакам надолго отбили охоту совершать такие масштабные рейды в Московское царство, и то, что присоединение Казани и Астрахани стало объективной и непререкаемой реальностью.

Вторым не менее важным результатом считается отмена изжившей и скомпрометировавшей себя опричнины. Хотя о какой отмене может идти речь, если к 1572 году земщины-то, как таковой, уже и не было. Все русские города и земли, за исключением опустошенной за год до этого Рязани, уже вошли в состав опричнины. В них уже состоялся «перебор людишек» — кто уничтожен, а кто сослан в пограничные области или на освоение вновь приобретенных земель к югу и востоку от Московской Руси. Земщина с ее удельными и вотчинными порядками, пропущенная через опричное сито, неузнаваемо преобразилась. В государстве установился единый опричный, в смысле самодержавный, порядок. Вот как впоследствии об этом периоде писал немецкий авантюрист Штадтен, ранее служивший в опричнине: «…великий князь достиг того, что по всей Русской земле, по всей его державе — одна вера, один вес, одна мера! Только он один и правит! Все, что ни прикажет он, — все исполняется и все, что запретит, — действительно остается под запретом. Никто ему не перечит: ни духовные, ни миряне». Ну чем не самодержавие? Самодержавие чистейшей воды!

Но что дало основание преимущественно западным современникам этих событий утверждать об отмене опричнины? Здесь, видимо, огромную роль сыграла инерция в поведении царских «кромешников». Начав в 1564 году с бесчинств и вседозволенности, насилия, грабежей и кровопролития, они потеряли чувство меры и не заметили того момента, когда от разрушения нужно было переходить к несвойственному их натурам созиданию. Послужив какое-то время «движущей силой революции сверху» и выполнив поставленную перед ними задачу, они постепенно превращались в угрозу для выстраиваемого царем правопорядка. Их методы после победы при Молодях, возродившей у земщины чувство национальной гордости и уверенности в своих собственных силах, были уже явно неуместны. Это теперь мы знаем закономерности общественного развития, знаем, что практически всякая революция «пожирает своих детей», а тогда «переборка» уже в опричной среде рассматривалась как очередная блажь Ивана Грозного, которому нужен был только повод. И он нашелся. Опричники лишь позволили себе усомниться в целесообразности реабилитации жертв прежних репрессий, и вся их верхушка «пошла под нож»: князь Василий Темкин утоплен, Петр Шенятев повешен на воротах собственного двора, князь Андрей Овцын для куража вздернут рядом с овцой на опричном Арбате, убит печально знаменитый Григорий Грязной. Можно верить, а можно и не верить, но в записках уже упоминавшихся Таубе и Краузе есть информация, что лейб-медик Елисей Бомелий лично отравил около сотни опричников. Правда, вышло из обихода само понятие «опричнина» — говорят, что лишь за упоминание о ней людей секли. Но если вернуться в XX век, много ли менялось в карательной практике Советского государства от периодической замены ВЧК на ОГПУ, НКВД на МГБ, КГБ на ФСК, ФСБ на какую-нибудь очередную аббревиатуру. Так что была уничтожена не опричнина, а ее наиболее одиозные проявления и чересчур ретивые исполнители.

Глава IV

Бесславный конец царствования