Великая степь

— Товарищ подполковник! — пулеметчик вытянулся, выкатил грудь колесом. — Докладывает сержант Гнатенко! За время моего дежурства непредвиденных происшествий не случалось! В шесть часов полета три минуты от второго причала отвалили три маломерных судна согласно приказу полковника Радкевича! На острова поплыли, за яйцами…

Последние слова сержант-контрактник произнес не по-уставному грустно… Видать, опостылела яичная диета. Ничего, скоро сайгаки пойдут сплошным косяком к летним пастбищам, разговеешься…

— Вольно! Продолжайте несение дежурства, — Гамаюн шагнул вперед, по въевшейся привычке проверять всё и всех провел пальцем по не успевшему нагреться на солнце металлу ДШК[1].

Смазки оставлено куда больше, чем рекомендует наставление по стрелковому делу. И правильно — здесь, над озером, от мельчайших, невидимых глазу капелек соленой воды, металл ржавеет мгновенно… Молодец Гнатенко, бережет оружие — а его, оружия, мало, и большей частью устаревшее, и спасенное от утилизации, и восстановленное буквально из металлолома.

Эти, к примеру, ДШК лет тридцать назад составляли всю хилую местную ПВО «двойки» и «единицы» — главных объектов, ради которых и существовал весь невеликий городок, не обозначенный на картах, — Балхаш-9. По-серьезному с воздуха их прикрывал ныне канувший Прибалхашск — истребителями-перехватчиками и зенитно-ракетными дивизионами. Потом пулеметы заменили «Стрелой-2», еще позже — «Стрелой-3», и они лежали себе в консервационной смазке и дождались-таки своего часа, когда выяснилось, что озеро стало после Прогона не только куда солонее, но и гораздо глубже. И что завелись в неведомых глубинах невиданные зверюшки — крупные и опасные.

Но Гнатенко молодец, надо сказать Румянцеву, пусть отметит парня.

Разговор с сержантом происходил в декоративной башенке, венчающей край утеса и навевающей мысли о старинных замках, о Вальтере Скотте, о доблестном рыцаре Айвенго и о других доблестных и не очень рыцарях. Безымянный архитектор, решивший облагородить вид городского пляжа Девятки, именно этими мыслями и руководствовался, а также воспоминаниями о Ласточкином Гнезде в Крыму. Облагородил. И получилось красиво. Дембеля прощальный снимок в альбом делали на фоне башни — традиция. На смотровой площадке звучали вечерами юные голоса, звенела гитара и проходили всякого рода инициации: первая сигарета, первый поцелуй, первый прыжок с зубца вниз, в озеро (метров двадцать до воды, между прочим, попробуй-ка даже не ласточкой, даже солдатиком, слабо? — стать мужчиной так куда почетнее, это не табак смолить и не губами по губам елозить).

Когда с озера сошел лед, Гамаюн безапелляционно конфисковал эту готическую фортецию. Под пулеметную точку. После первых жертв айдахара. А зубцы к черту сломал — для стопроцентного сектора обстрела. Не в романе живем, не до романтики…

5

…Три суденышка подходили с озера. Переднее и замыкающее топорщились стволами, на палубах краснели бочонки глубинок. На идущем посередине — ведра и ящики, с горой наполненные яйцами. Интересно, кто кого переупрямит — птицы, привыкшие от века гнездиться на трех островках в паре километров от берега или полковник Радкевич, регулярно уже месяц собирающий несомые ими яйца? А они, бедолаги, несут новые. Надо бы объявить мораторий, а то следующей весной…

Гамаюн оборвал сам себя, поняв, что просчитывает планы уже не на дни и месяцы вперед — на годы. Не стоит. До отключения — не стоит.

Он вышел из айвенговской башни, и прошел соединяющий ее с берегом мостик, и собирался продолжить прогулку по-над заминированным безлюдным пляжем, и проходил мимо «шилки» с неисправной ходовой, используемой как неподвижная огневая точка, и хотел о чем-то спросить ее наводчика, когда…

Нет, его не убили. Даже не попытались. Просто взревели ревуны (тавтология, но так и было). А колокола громкого боя — забили. Тревога. Наводчик метнулся мимо Гамаюна, не спрашивая дозволений и разрешений, — все правильно, все на рефлексах, не зря гоняли.

Гамаюн прикрыл ладонью глаза от солнца. Неужто Верблюд? Да нет, не может быть. Тут мелковато, такой громаде не поднырнуть, не подплыть скрытно.

Три моторки действовали как и положено по сигналу тревоги: очищали батареям сектор стрельбы — закладывали широкую дугу, в сторону от причалов и пляжа, — выпустив вперед безоружную. Вслед им под водой быстро, быстрее суденышек, двигалось нечто — невидимое, угадываемое лишь по возмущениям поверхности. Большое и опасное нечто. Догоняло. Совсем радом… Все артсистемы — бесполезны. Если не жертвовать людьми и лодками.

Ну, бля, Гнатенко!!! Давай!!! Им ведь ни хрена с лодок под таким углом не видно… Лупи! Не жалей патронов! Огонь!!!

Гнатенко его не слышал, но и сам знал службу, звук от ДШК перекрыл и рев ревунов, и бой колоколов. Вода вскипела — там, где колебалась над массивной невидимой тушей. И плыл там, конечно, не Верблюд.

Там плыл айдахар.

Водяной змей.