— И говорим, а в глубине души надеемся: окажется не так, — понял Лартаяу. — Всё же можно создать совершенное человечество, духовно соответствующее нынешнему уровню техники — и обратимся с этим к обществу, и оно нac поймёт… Или пусть не ко всему — к образованным слоям, тем, кто принимает решения. Но это по большей части и есть — идеологи униженного и неустроенного детства, "настоящие мужчины" в семьях и на работе… Разве что — обратиться как бы только к своим, каймирцам, но чтобы слышали все: смотрите, каковы те, и по пути ли с ними? Мы собирались выходить в Космос — а зачем там их казарма или команда пиратского корабля; собирались строить на шельфе подводные города — а зачем там их притоны наркоманов; собирались создать совершенное общество — а нужен в нём тот, кто вымещает всё на младших и слабых, потому что таковы его инстинкты? Пусть думают… Но до чего додумаются, поняв, что — всё, раскол, дальше пойдут лишь достойные, для кого современная техника — не игрушка низких инстинктов, и не орудие мелочной групповой возни, а сами инстинкты не священны?
— А запись не о том же? — напомнил Ратона. — Возможно, кто увидит, всё же задумается?
— И как её представить обществу? — с досадой возразил Лартаяу. — Странный, выдуманный сюжет на основе реальных фактов и личностей? Да ещё с этой баней-туалетом…
— Но как раз об инстинктах, — не смутился Ратона. — Чего стоит ваш стыд, и вообще мораль: другая физиология организма — и позорным считается другое! Но и то верно: слишком сильный удар по привычным представлениям. Как и остальное, о чём мы говорили… И страшно представить реакцию миллионов людей, которым так откроется суть их привычных взглядов…
— Кому-то когда-то надо это сделать, — ответил Лартаяу. — Сказать прямо: цивилизация создаётся для тех, кто может в ней жить — и ничего не должна тем, кому не подходит; но и они не вправе решать — быть ей или нет! И никто их в неё силой не тянул: сами вообразили себе даровую раздачу благ, для восприятия которых даже не надо никак меняться самим! Но правда, как поймут те, кому будет сказано: мы не хотим зависеть от вашего несовершенства, не видим необходимости что-то жертвовать вам, а в ответ получать лишь зло…
— Или тогда уж: строим цивилизацию для себя — и наша ли проблема, если она не подходит вам? — предложил Герм. — Но как после этого жить с ними на одной планете? А они и успели взять от цивилизации худшее, что в ней есть: оружие, средства слежения, охраны — и она вынуждена защищаться от них теми же средствами! А вопрос, почему они такие, ведёт к вопросу: кто насколько биологически полноценен, и даже — чьи и какие комбинации генов имеют право продолжиться в потомстве? И это на фоне вопроса, надолго ли всего хватит всем…
— А… не отсюда и слухи об опытах с человеческими генами в Чхаино-Тмефанхии? — вдруг сообразил Ратона.
— Как… — вырвалось у Герма. — Думаешь… это нас хотят подвести к мысли, что там уже решают, кто достоин жизни, а кто нет?
— Но там ничего плохого не сделают, — сразу ответила Фиар. — Это в Лоруане им приписывают патологическую ненависть к слабым и отверженным… И где хоть какие-то факты? Всё на общих словах, эмоциях: нет худших комбинаций генов, худших людей по этому признаку, потому безнравственно как-то отбирать лучших…
— Просто медико-генетические исследования наверняка ведутся! А здесь в самом этом факте усматривают непозволительное, — объяснил Ратона. — Ведь по лоруанским представлениям, пока нет этого тела — как бы нет и этой души, этой личности! Некого лечить, спасать…
— А вот же и идея! — в темноте Герм едва видно повернулся от окна к остальным. — Так и спросить: вы хотели бы жить в неполноценном теле, получить от родителей ущербный интеллект? Но знаете же, как на это смотрят… Все права — лишь у взрослых, у тех, кто "уже есть". А у тех, кого "ещё нет", кто придёт потом — нет и прав…
— И та же непробиваемая тупость, — горестно согласился Ратона. — Будто всякий новый вопрос, не затронув их ума, лишь оскорбляет нравственность…
— И лишь собственные речи, что цивилизация заходит в тупик, их не оскорбляют, — добавил Лартаяу. — А делать что-то надо…
— И какой поток злобы обрушится на того, кто первым решится сказать это… — начал Герм.
— Вот и не решился, — ответил Лартаяу. — Предпочёл действовать через нас: чтобы мы для него добыли запись…
— А сами годимся лишь в жертву? — возмутился Герм. — И любые другие наши дела, планы, нераскрытый потенциал — для этого вершителя судеб ничего не значат? И он не счёл нужным ни о чём нас предупредить? Хотя разве отказались бы мы от такой миссии, порученной открыто? Другой вопрос — результат…
— Опять гипотетический вершитель судеб… — ответила Фиар. — Значит, есть у нас чувство какого-то воздействия, и особой тайной миссии? Наверно, всё же… И как тут вообще открыть кому-то истину — ничем не рискуя, не жертвуя? Кто-то мог не видеть иного выхода…
— Но сам использовал нас как орудие, — возбуждённо продолжал Герм. — Не дав самим принять решение…