Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке

Следующая возможная дата возвращения Сталина в Москву – 29 июня, так как в этот день Сталин вместе с Молотовым, Микояном, Ворошиловым, Маленковым и Берией якобы приезжал в Генштаб для выяснения обстоятельств сдачи немцам Минска и имел крупный разговор с Жуковым на повышенных тонах. Одни свидетели этой беседы утверждают, что вождь довел Жукова до слез, другие – что Жуков обматерил его (последнее, на мой взгляд, менее вероятно). Я же считаю, что скорее этот разговор происходил в Сочи, куда привозили Жукова для отдельного разговора о тяжелейшем положении на фронтах.

Рассмотрев в комплексе все события 28–30 июня – сдачу немцам Минска, отсутствие в течение двух дней приема в кремлевском кабинете Сталина и решение именно в течение этих двух дней важнейших, не терпящих отлагательства вопросов обороны страны (подготовка проекта Директивы Совнаркома и ЦК от 29 июня 1941 г. и Постановления о создании ГКО 30 июня 1941 г., которые фактически стали основным материалом для речи Сталина по радио), а также высказанную Сталиным именно в эти дни острую критику военного руководства за создавшуюся на фронтах тяжелейшую ситуацию, – можно предположить, что события развивались так.

Получив сообщение о сдаче Минска, Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович и Берия, захватив с собою Жукова,[45] утром 29 июня вылетели в Сочи к Сталину, ибо поняли, что надо принимать экстраординарные меры.

Для всех участников, кроме одного (скорее всего, Берии, судя по его записке Молотову после ареста, в которой он упоминает о поездке к Сталину на дачу в первые дни войны), эта поездка не была заранее согласована с вождем,[46]

а потому, в известном смысле, являлась неслыханным доселе бунтом в советском руководстве. Они привезли с собой уже напечатанный на машинке проект Директивы, написанный и даже подписанный Щербаковым, Молотовым и Микояном, для утверждения вождем. Он, поработав над текстом, подписал Директиву 30 июня вместе с Калининым, и ее утром 1 июля Молотов увез в Москву (см. письма его жены и дочери на с. 162–163), а оттуда разослали в установленном порядке. Проект Постановления о создании ГКО и передаче ему всей полноты власти в стране без Сталина даже писать не рискнули, предложили устно, сделав упор на том, что он будет председателем. Скорее всего, текст этого Постановления Сталин во время встречи продиктовал, а Маленков записал.

Затем вождь прочел его остальным, внес своей рукой мелкие поправки – и документ, судя по тому, что утром 1 июля он появился в центральных советских газетах, сразу же после подписания был передан в Москву телеграфом с указанием немедленно опубликовать.[47]

И наконец, самая ранняя возможная дата возвращения Сталина в Москву – 26 июня. Именно в этот день он позвонил Жукову на командный пункт Юго-Западного фронта в Тернополе и вызвал его в Москву. После этого в течение недели были сделаны такие серьезнейшие шаги, как направление Директивы о войне партийным и советским организациям, создание ГКО, смена командующих Западного и Северо-Западного фронтов, принятие ряда основополагающих постановлений Политбюро, в частности по организации эвакуации, и т. д.

Письма В. М. Молотову его жены Полины Семеновны Жемчужиной (слева) и дочери Светланы (справа), написанные в день их отъезда из Москвы в эвакуацию в Куйбышев.

Жемчужина: «Вяченька, родной, любимый мой! Уезжаем не повидав тебя. Очень тяжело, но что делать другого выхода нет. Желаю Вам всем много сил и бодрости, чтобы могли Вашими решениями и советами победить врага. Береги себя, береги нашего дорогого, нами всеми любимого т. Сталина. Рука дрожит. О нас не думай. Думай только о нашей родине и ее жизни. Всей душой всегда и всюду мы с тобою – любимым и родным. Целую безконечно много раз. Полина».