Вскоре снова позвонил Кузнецов, сообщил, что немцы продолжают бомбить. На протяжении пятидесяти километров повалены все телеграфные и телефонные столбы. Связь со многими частями нарушена.
Тучи сгущались. По многочисленным каналам в кабинет командующего стекались все новые и новые сведения, одно тревожнее другого: бомбежка, пожары, немцы с воздуха расстреливают мирное население.
Снова появился с докладом полковник Блохин. Оказывается, с рассветом 22 июня против войск Западного фронта перешли в наступление более тридцати немецких пехотных, пять танковых, две моторизованные и одна десантная дивизии, сорок артиллерийских и пять авиационных полков.
Так без объявления войны Гитлер вероломно напал на нашу страну!
Павлов обращается ко мне:
– Голубев один раз позвонил, и больше никаких сведений из десятой армии нет. Сейчас полечу туда, а ты оставайся здесь.
– Считаю такое решение неверным. Командующему нельзя бросать управление войсками, – возражаю я.
– Вы, товарищ Болдин, – переходя на официальный тон, говорит Павлов, – первый заместитель командующего. Предлагаю остаться вместо меня в штабе. Иного решения в создавшейся ситуации не вижу.
Я доказываю Павлову, что вернее будет, если в Белосток полечу я. Но он упорствует, нервничает, то и дело выходит из кабинета и возвращается обратно.
Может быть, он выходил из кабинета, чтобы, не дождавшись Директивы наркома № 2 о начале боевых действий, рискуя жизнью, дать в 5.25 свою директиву 3-й, 4-й и 10-й Армиям?