Великие битвы великой страны

А Суворов в это время в простой солдатской куртке на таратайке кружным путем по битой проселочной дороге приехал на завод и прямо в оружейные мастерские.

Ходит Суворов по мастерским, смотрит по сторонам.

Осмотрел карабины – хороши карабины.

Осмотрел штыки – хороши, остры штыки.

Поглядывает на Суворова мастер Иван Хомяков.

«И чего это, – думает, – солдат здесь крутится?»

– Эй, служивый, чего ты здесь?

– Да так себе. Так себе. Ничего, – ответил Суворов. – Кто мастер?

– Ну, я мастер.

– Как звать?

– Иван Хомяков.

«И чего еще привязался!» – думает мастер.

– Ступай, – говорит, – служивый, своей дорогой. Тут фельдмаршала ждут. Увидят тебя – попадет.

Суворов ушел.

Не встретил начальник завода высокого гостя, вернулся назад. Хомяков ему и рассказал о неизвестном солдате.

– Какой солдат?

– Да такой старенький.

– Старенький?! А росту какого?

– Небольшого, выходит, росту. Поменьше чем среднего.

– Худощав?

– Худощав.

– Сед?

– Сед.

– Волосы хохолком впереди?

– Хохолком.

– Глаза голубые?

– Голубые.

– Так это ж Суворов! – закричал начальник.

Иван Хомяков так и присел. Бросились искать «солдата», а его и след простыл: ни таратайки, ни лошадей.

Перепугался начальник завода. Хомякова ругает, стражу поносит. Да и мастер струхнул – выходит, сам же Суворова с завода выпроводил. Волнуются они, ждут наказаний.

Через неделю из Питера прибыл пакет. Пакет от самой государыни. Держит его начальник в руках, вскрыть не решается – отставка, думает. Вскрыл. Развернул бумагу, одним глазом искоса смотрит, руки дрожат, сердце стучит. Читает. Читает и не верит своим глазам: в бумаге добрые слова про сестрорецкие штыки и карабины, монаршее благословение начальнику и приказ о выдаче Ивану Хомякову и другим мастерам по сто рублей серебром за искусство в работе.

Ртищев-Умищев

Многие проступки мог простить Суворов своим солдатам и офицерам, а вот ответа «не могу знать» не прощал.

«Не терплю «немогузнаек», – говорил Суворов. – От них лишь позор армии».

И вот как-то Суворов приехал в свой любимый Фанагорийский полк, решил устроить офицерам экзамены.

Расселись офицеры рядком на лавках. Напротив – командир полка и Суворов.

– Что такое атака? – обратился фельдмаршал к майору Козлятину.

– Атака есть решительное движение войск вперед, имеющее целью уничтожить противника, – отчеканил Козлятин.

– Дельно, дельно, – похвалил Суворов. – Правильно. А что такое супренировать? – спросил у капитана Проказина.

– Супренировать, ваше сиятельство, – ответил Проказин, – это значит напасть неожиданно, застать неприятеля врасплох, разбить, не давая ему опомниться.

– Дельно. Дельно, – снова похвалил Суворов.

Доволен фельдмаршал: знающие офицеры. И командир полка доволен. Сидит, улыбается, а сам Суворову все время на молодого поручика Ртищева показывает.

– Это, – говорит, – самый знающий в полку офицер. Умница!

Дошла очередь и до Ртищева.

– А ну-ка, скажи мне, Ртищев, – произнес Суворов, – что такое есть ретирада?[19]

Замялся поручик и вдруг…

– Не могу знать! – выпалил.

Все так и ахнули. Ну, все дело испортил. Офицеров подвел. Командиров полка опозорил.

Рассвирепел Суворов, вскочил с лавки.

– Немогузнайку подсунули! – закричал, затопал ногами.

Повернулся, выбежал из избы прочь, сел на коня и хотел уехать. Да вдруг призадумался. Слез с коня, снова вернулся в избу, снова к поручику:

– Так что такое есть ретирада?

– Не могу знать, ваше сиятельство. В нашем полку такое слово никому не известно. Полк наш суворовский, полк наступающий!

Глянул Суворов на Ртищева и вдруг закричал:

– Ай да полк! Ай да полк! Славный полк – Фанагорийский. Значит, никто не знает?!

– Так точно, ваше сиятельство.

– Вот уж не думал, что проклятый немогузнайка доставит мне столько радости! – прослезился Суворов. – Вот так Ртищев! Ай да Умищев!

Враг

Секунд-майор граф Калачинский нажил себе в армии немало врагов. Невыдержанным был секунд-майор на язык. Чуть что – обязательно кого-нибудь обидит, ввяжется в спор, накричит или скажет дурное слово. Вот и невзлюбили его товарищи. Вот и появились у майора враги.

Как-то пришел Калачинский к Суворову, пожаловался на своих товарищей.

– Помилуй Бог! – проговорил Суворов. – Ай-ай, как нехорошо! Враги, говоришь? Ай-ай. Ну, мы до них доберемся.

Прошло несколько дней. Вызвал к себе Суворов секунд-майора.

– Узнал, – говорит, – я имя того главнейшего злодея, который вам много вредит.

– Капитан Пикин? – выпалил Калачинский.

Стоит Калачинский, думает, кто бы это мог быть еще.

– Знаю! – закричал. – Знаю! Генерал-квартирмейстер князь Оболенский!

– Нет, – опять произнес Суворов, посмотрел на Калачинского загадочным взглядом, поманил к себе пальцем.

Подошел секунд-майор, наклонился к Суворову. А тот таинственно, шепотом:

– Высунь язык.

Калачинский высунул.

– Вот твой главнейший враг, – произнес Суворов.

Барин

Суворов жил во времена крепостного права. Он и сам был крупным помещиком. Под Москвой, под Владимиром, Костромой, Пензой и Новгородом находились земли и имения графа Суворова. Несколько тысяч душ крепостных крестьян принадлежало фельдмаршалу.