Великие дни. Рассказы о революции

За дымом, завороченным хвостом из трубы паровоза прямо на спину живого вагона, не сразу различил Митрий кричавшего. Целые уголья летели на припавших к крыше пассажиров. На ком-то затлелась одежда, пахло горькой овчиной.

— Горите, братцы! — закричал Митрий.

— Лезь, чертов сын! — свирепо закричал ему парень с вагона, грохоча по кромке кулаком. — Теплей будет у паровоза, руки не смерзнут держаться под дымом.

Совсем растерявшийся Митрий смотрел, как можно взобраться на вагон. Откинули прикрепленную к вагону железную лестницу. Еще не занес он на крышу ногу, как парень, схватив его за шиворот, повалил на чьи-то длинные тощие ноги, вытянутые поперек вагона. Поезд уже тронулся.

— Гни голову! — орал парень, колотя его по затылку.

Митрий даже обиделся и попробовал сопротивляться нахальному парню.

— Вот я тебе дамся, — угрожал он, пытаясь сбросить со спины его руку.

Парень сам лежал, пригнув голову.

— Дашься, как голова отлетит, — прошипел ему парень в самое ухо.

Тут над головой Митрия свистнуло ветром и потемнело. Он понял, что парень не озорник, а благодетель.

Так, не смея приподнять голову, несся он под свистом ветра и дымом паровоза. Когда другие приподнимались, давая отдохнуть спине и поплотнее запахивая живот, промерзавший от железной обивки вагона, Митрий оставался распластанным.

Шуба его во многих местах прогорела, и соседи охотно хлопали его по спине, пожалуй иной раз и без надобности, а так, поразмять захолодевшие руки.

К ночи он уже сам поддерживал и будил засыпавших, ехавших так уже не первую ночь.

В Питере Митрий не бывал раньше. Хватаясь по временам среди толпы за парня, втащившего его на крышу вагона, он вышел на площадь перед вокзалом. Торопиться ему не хотелось. А тут сразу всадник.

— Вот добрый коняга-ломовик, — указал он на памятник Александру III. — Да и мужик дородный. Ха-ха…

— Царизм это, — не глядя, ответил парень.

Он озабоченно прислушивался к стрельбе, доносившейся из города.

— Берут опять чегой-то, — ни к кому не обращаясь, пробормотал он, вытирая обветренные губы. — Верно, слух был: не все взяли — добирают.

Утвердив покрепче увесистый мешок на спине, он пошел к Невскому. Веревочку от тянувшегося по земле красного сундучка он передал Митрию.

— Бери, все равно порожняком идешь.

Митрий охотно поволок деревянный крашеный сундучок.

— Крупа у меня там, на соль выменял, — пояснил парень.

Около больших зеркальных стекол Митрию хотелось постоять, почитать над ними вывески. Сулилось так много, а в окнах ничего. Двери на замках — замки с давней, нетревоженной, скопленной пылью.

Он был так занят этим, что не выделял из общего уличного шума и грохота раздавшуюся по городу канонаду.

Дальше пошли очередь за очередью. Длинные, устойчивые хвосты. Иногда пробегали по улице автомобили с вооруженными людьми на открылках.

Матросы прибыли в Петроград по приказу Ленина. Перепоясанные патронными лентами, они тащат пулеметы, взбираются по мокрой лестнице набережной. А на Неве стоит крейсер с легендарным именем «Аврора», и на носу его та самая, знаменитая шестидюймовая пушка. Пройдет несколько часов, и она возвестит о начале штурма старого мира… «Аврора» — картина художника А. Плотнова.

— Тоже места не хватает? — спросил Митрий, видавший раньше автомобили.

— Ишь понравилось, — неопределенно буркнул в ответ парень, ускоряя шаги. — Тут надо дотемна домой снести…

Он опять перекинул, плотнее прилаживая к спине, тяжелый, гнувший его мешок.

Прошли четырех коней, уже не так понравившихся Митрию. Дородством не сравнить с первым, что у вокзала. Еще мостик миновали. Пальба слышнее, люди торопливее, суеты больше. Закрытые со всех сторон серые автомобили с пронзительными гудками беспрерывно неслись мимо них.

Митрий отстал от парня, красный ящик еле-еле ползет.

Парень сердито вырвал у него из рук веревочку, и в каких воротах скрылся парень, Митрий не заметил. Он прошел дальше, погнался за кем-то похожим, завернул опять в несколько улиц. Бормотал:

— Кто же обмозгует?.. Кто ответ даст?..

Из переулка — опять площадь. Толпа. Выстрелы. Крики. Красные, блещущие выстрелами приземистые здания… Крики пронзительнее, ярче выстрелов, дружнее пулеметов:

— На приступ! На приступ!

Подхваченный этим криком Митрий едва сам не кинулся в гущу толпы.

— Вот оно, дело-то какое, — захлебываясь словами, глотнул он воздух.

Красный домина почище помещичьего, а схож. Такое же мертвое зверье, наверно. На крыше люди — хозяева, решает Митрий. Плохие хозяева — они не шелохнутся, невозмутимо взирают на всю эту стремящуюся к дверям толпу. И не больше внимания уделяет им толпа.

Напрасно увлеченный Митрий кричит:

— Бейте их, бейте, на крыше!..

Рядом с Митрием — рабочий, штык у него отстегнулся, и, прилаживая его, он взглянул на крышу.

— Что мертвых бить-то!

И Митрий догадался, что фигуры на крыше — это такие же мертвые чучела, как мертвые звери помещика, и бить их незачем. Двери — вот устремление толпы. Вот куда нужно направить удар.

— Чей это дом, братишки? — спросил он у рабочего. — Земли за ним много?

— Дом?! Зимний дворец это, царский дворец, понимаешь?