И я предположил, что события нашего родного времени, как то: интриги проклятого канцлера Ля Ду-цзи, его, надеюсь, последовавшее вскоре свержение, кара, которой он подвергся, благодатная перемена мнения Его Небесного Величества Императора — все это где-нибудь отражено как исторические факты — здесь, как давно прошедшие, а для меня — обратно пропорционально — как современные, и что господин Ши-ми будучи знатоком фактов из древних времен знает, в какой книге следует осведомиться. И тогда мне нужно будет только все хорошо рассчитать, немного подождать и вернуться в родное время.
Но мои деньги постепенно тают. Должен признаться, что я позволил себе роскошь — да, конечно, это было легкомыслием с моей стороны, но какие-то радости должны быть у человека — и купил маленькую коробочку Да Ви-доу,[9]
тех больших, благоуханных огненных жертв, о которых я с тоской, признаться, вспоминал все эти последние пятнадцать лет, да еще большую размером коробку с двенадцатью бутылками Шан-пань Мо-те,[10] этого славного пенящегося напитка, не только мучительно напоминающего мне о прекрасных временах, проведенных с госпожой Кай-кун, но и одновременно чудодейственным образом озаряющего эти воспоминания блаженным светом. (Правда, все это вместе взятое обошлось мне в целую коричневую денежную бумажку).Шан-пань Мо-те выпито. С огненными жертвами Да Ви-доу я более экономен. Опасаюсь, что уже вскоре больше не смогу их себе позволить. Я сижу пока что здесь; вторую главу этого длинного послания к тебе я уже написал; завтра утром уеду в Либицзин.
По счастью несколько дней назад мне пришло в голову обратиться к тому благотворительствующему ходатаю господину Вынь, чтобы — не открывая ему моей истинной сущности — подготовиться к путешествию: узнать, каким образом и куда мне следует ехать. Несмотря на мое предыдущее пребывание в мире большеносых, сейчас я блуждаю здесь в потемках, как маленький ребенок или слепой.
III
До сегодняшнего дня, то есть спустя почти две луны после моего прибытия сюда, я не имел никакого представления о том, что мир большеносых полностью изменился с тех пор, как я покинул его пятнадцать лет назад. И хотя, если можно так выразиться, внешняя жизнь осталась прежней и по течению обыденных вещей ничего не заметно, то в делах государственного и всемирного значения — объяснил мне господин ходатай Вынь, весьма любезный человек невероятных размеров, но с козьей бородкой — в этих делах ничего не осталось, как прежде. Все перевернулось вверх дном, все стало иным, а вот лучше ли — на это существуют разные мнения. Город Либицзин находится, как сказал мне господин ходатай Вынь, в относительно досягаемой близости. Он дал мне различные указания, как туда добраться — мне не хотелось бы утомлять тебя этими подробностями, — а напоследок сказал: я не перестаю удивляться порядкам в Либицзине.
(Господина ходатая Вынь поражала моя неосведомленность, но он поверил моим выдумкам, будто бы я многие годы провел в созерцательном уединении. По крайней мере больше расспрашивать он не стал.)
И вот я сел в железную трубу на колесах и поспешил на Север, который большеносые, как уже было сказано, называют
Железная труба на колесах шесть часов подряд тащилась через горы и долины и, наконец, приползла в большой город Либицзин. К сожалению, люди здесь не говорят на языке страны Ба Вай, во всяком случае не на таком, какой мне понятен. Они говорят, как мне объяснили, на языке Сак-си,[11]
который все остальные большеносые считают чрезвычайно смешным. Однако сам город Либицзин очень красив, в нем много украшенных золотом зданий. Но эта роскошь, как мне объяснили, недавняя, потому что во всей Тарелковой провинции свершились большие перемены, которые сак-си-большеносые называют «великие преобразования». Так сказал мне господин ходатай Вынь в упомянутом разговоре. Чтобы объяснить тебе это, я вынужден начать издалека: